Пленники Сабуровой дачи

— Нет, что вы. Я — влюбленный. Был… Но не помогло. Фашисты, гады, и черный ход под прицелом держали. Я думал, что убит. На самом деле просто потерял сознание, и много крови… Свалился в какой-то хлам во дворе, потому и выжил. Пришел в себя уже ночью. Так долго полз! Вечность. Время тянулось совсем в другом измерении. Знаете, как в часах с удлиненным маятником. — Морской не знал, но мог себе представить. — А оказалось, — парень нервно рассмеялся: — Я добрался только до базара. Считайте, и не прополз ничего. Там меня вскоре добрые люди и подобрали.

— И вы сказали им, что вы красноармеец, — вспомнил свои претензии Морской.

— Не говорил я! — горячо возразил Долгов. — Они сами так решили. Бежал из госпиталя, ранен, лежит на солдатской шинели… Они ж не знали, что шинель я у ребят на полчаса позаимствовал, чтобы не мерзнуть, — мое пальто к тому времени совсем обветшало. Да и если б хотел я что сказать своим спасителям — не смог бы. Плохо мне было совсем. Очень я девочкам благодарен, что выходили.

— С одной стороны — благодарны, с другой — не можете не ощущать исходящую от этих девочек опасность, да? — перебил Морской. — Ведь одна из них видела, как вы немецкому патрулю гражданские документы предоставили. Может, рассказать кому не надо. Проверят, установят, что никакой вы не красноармеец. Вам это ох как не на руку. Особенно сейчас, когда проверки повсюду идут относительно оставшихся в оккупации жителей и может всплыть ваше сотрудничество с газетой оккупационных властей.

Морской заготовил дыхание для главной обвинительной фразы. Должно было прозвучать жесткое: «Вы ведь поэтому хотели устранить Ларису и Свету?», но Денис, быстро заморгав и склонив голову, недоуменно прошептал:

— Что значит «всплывет»?

— То и значит, — не растерялся вошедший в раж Морской. — Есть такие вещи, которые не тонут, вы ведь знаете. Всплывают, сколько ни скрывай.

— Ах вот как! — Долгов внезапно глянул чуть ли не с презрением. — Вы, значит, осуждаете… Интересно, а что бы вы делали на моем месте? Сначала ты, как человек мыслящий, кричишь в голос, что фашисты близко, что надо быть готовым к эвакуации, тебя за это вызывают в органы, обвиняют в недоверии к властям и намеренном провокаторстве. «Ты же сам и аспирант, и сотрудник газеты, ты же видишь сводки — Харьков никто фашистской своре не отдаст, зачем сеешь смуту, предатель?» — никогда не забуду этих слов следователя. Но я еще легко отделался! Осуждение товарищей на партсобрании и увольнение со всех работ с формулировкой «Паникерам тут не место». Казалось бы, и ладно! Но как следствие я ни с одним институтом в эту самую эвакуацию отправиться не смог. И что мне оставалось? Умирать с голоду? Обрекать на голодную смерть мать, которая уж точно ни при чем и не уехала со своей фабрикой только потому, что не хотела оставлять меня одного? Как бы вы поступили? Представьте, что коллеги — уважаемые грамотные люди, по разным причинам оставшиеся в городе, — зовут вас работать. Делать то, о чем вы мечтали всю жизнь — популяризировать украинскую культуру. Попробуйте найти хоть одно слово из моих статей в «Новой Украине», посвященное чему-то другому! Не найдете! И про притеснения со стороны немецкой власти, когда таковые были, я, между прочим, открыто писал. Ходил в Управу за официальными разъяснениями и публиковал то, что смогу знать! — Сейчас перед Морским стоял уже не наивный юноша, а уверенный в своей позиции взрослый человек. — За что и поплатился. Впрочем, не только за это. Ирония судьбы — наши отовсюду уволили, — за то, что призывал быть готовыми к нападению немцев, немцы — за то же самое. Нашелся кто-то «добрый», кто донос о моем поведении при советской власти написал. Я ведь действительно кричал в начале войны, что фашисты — зло, и что эвакуировать Харьков надо немедленно.

— Для меня не столь важно, о чем были ваши статьи, сколько то, в какой газете они были напечатаны, — перебил Морской. Как ни хотелось перейти к главному, он понимал, что не простит себе молчания на эту тему. — Газета — отвратительная. Власть, поддерживавшая издание этой газеты, — античеловеческая. Остальное не важно. — Тут он сбился. — Но я не знаю, как сам повел бы себя на вашем месте, тут вы правы. И я вообще-то говорю сейчас о другом… — Из-за мешанины с темами вместо эффектной атаки получалось банальное раскрытие карт, но Морской верил в эффект неожиданности и в значение некоторых козырей. — Есть вещи, раскрыв которые, Лариса со Светой могли бы вам навредить. При этом на обеих кто-то напал. И я, разумеется, не могу оставить без внимания тот факт, что вам могло бы быть выгодно это нападение. И я здесь исключительно по поводу расследования нападения на гражданку Горленко и на Ларису.

— Надеюсь, вы шутите? — Денис попятился и заморгал как-то совсем жалобно. — Светлана с Ларисой вытащили меня с того света! Они возились со мной почти полгода, рискуя жизнями. Единственное, о чем я жалею, покидая Харьков, что не смогу отдать долг моим мужественным берегиням. Да как вы вообще могли подумать, что я…

— Вы покидаете город? — удивился Морской.