Приближаясь к корпусу, где лежала Лариса, Морской негодовал. Зачем вообще он в это впутался? Горленко выяснил бы все сам, и совесть бы марать не пришлось. Ни обвинениями этого никчемного безумца, ни извинениями, ни выслушиванием всех этих неуместных рассуждений! Морской корил себя за то, что взял листок, за то, что не ушел сразу, как понял, к чему клонит собеседник, за то, что, как ни крути, всерьез прикидывал, смог бы или нет решиться на такое рискованное предприятие и кого хотел бы увидеть там, на Западе… Но больше всего он терзался тем, что не спросил фамилию женщины, погибшей на Венгерской границе… Гадай теперь, у кого из знакомых, остававшихся в оккупации, были взрослая дочь и внук. Понимай теперь, что вот, был человек, вполне, может, кто-то из твоего ближайшего окружения, ты даже дружил с ним, готов был ради него на многое, а узнав о гибели, даже не удосужился уточнить, кто именно погиб… Все вышло глупо и отвратительно. Морской злился, причем сам на себя.
Однако возле самого Ларочкиного корпуса он увидел такое, что злость моментально переключилась на более достойный объект.
— А ну стоять! — прохрипел Морской, ускоряя шаг и раздражаясь еще больше от того, что голос так не вовремя сел.
У окна боковой стены корпуса, как ни в чем не бывало, издевательски долго держа в своей лапище высунувшуюся из форточки белую девичью руку, возвышался мужской силуэт. Прежде чем Морской успел приблизиться, парень спрыгнул с чудом удерживавшего его выступа стены, отошел на два шага, глупо помахал окну в знак прощания обеими руками и головой, после чего скрылся за углом. Уже стемнело, но на территории госпиталя в эти дни перебоев с электричеством не наблюдалось и свет больничных окон успел показать Морскому довольную физиономию Мити Санина — красноармейца, погрязшего во вранье и явно преследующего доверчивую Ларису. Времени на разъяснительную беседу с обманутой дочерью не было, потому Морской оббежал освещенную площадку стороной и кинулся во тьму за преступником.
— Не уйдешь! — крикнул он, нагоняя. Вытянул руку, схватился за какой-то ремень, потянул на себя… Из сорванной с плеча беглеца сумки прямо в грязь вывалилась книга. Владимир полетел следом, сраженный мощным ударом в грудь.
— Ах, ты так! — Морской вскочил, набычился, пошел вперед уверенно, пытаясь разглядеть в окружающей тьме глаза противника. В качестве обозначающего серьезность намерений жеста выбрал хук в челюсть. Резкая боль пронзила руку. Завязалась драка. Морской бил не целясь, управляемый скорее раздирающим душу гневом, чем хоть каким-то подобием желания победить. Через миг он обнаружил, что враг схватил его за шиворот и волочет по земле. Извернувшись, Владимир уцепился в сапог негодяя и прорычал:
— Сейчас пойдешь со мной в участок!
Услышав вдруг, что противник голосит то же самое, Морской насторожился. Зачем преступнику упоминать милицию? И да — тут Владимир совсем скис, резко вспомнив, что-преступник-то у Коли уже имелся. Противник тем временем выволок Морского в свет соседнего окна, узнал и отшатнулся.
— Вы? — пробормотал Санин перепуганно. — Что же вы не сказали, что это вы? Я думал — ограбление! Владимир Савельевич, ну как же так?
— Больно ты кому-то нужен, грабить тебя еще! — фыркнул Морской, стараясь отдышаться и, поднимаясь, игнорируя протянутую руку. Потом вспомнил, что повод думать про ограбление дал сам, нечаянно сорвав с противника сумку. Пригляделся, вытащил из тьмы пострадавшую книгу, достал платок и начал оттирать обложку. — Еще не хватало, чтобы Светины ценности страдали из-за твоего поведения!
— Из-за чьего поведения?! — возмущенно переспросил Санин. Потом рассерженно вырвал книгу, тоже достал платок, принялся тереть по тому же самому месту. — Это вы на меня набросились!
— Ты б лучше по физиономии своей платком прошелся, — не удержался Морской. — Крепко я тебя…
— На себя посмотрите! — не остался в долгу нахал, резким движением размазывая рукавом по лицу грязь и кровь с расшибленной губы.
— Крепко, но мало! — продолжил Морской. И перешел в наступление. На этот раз уже по существу: — Ты зачем, негодник, мою дочь преследуешь? Законной жены, Синичкиной Станиславы, тебе мало, да?
— Ах вот вы про что, — Санин потупил взгляд. — Да, глупо вышло. И нечестно…
— Я говорил с твоим начальством, — продолжил Морской, решив, что про наличие Грайворонского Санину знать не обязательно. — Ты должен был уехать, но выпросил разрешение остаться в Харькове как раз после того, как с Ларисой случилось несчастье. И ты — красноармеец. Как наш подозреваемый, между прочим. Стрелять обучен, росту подходящего, и крутишься возле обеих жертв нападения. Что за игру ты ведешь? Кто твой сообщник? Что тебе надо от Ларисы и Светланы?
— Вы, может быть, пьяны? — осторожно поинтересовался Санин и сам себе ответил со вздохом: — Хотя, конечно, нет. Ну ладно, отвечаю, раз вам так неймется. К покушениям не имею ни малейшего отношения. От Светланы мне была нужна всего лишь книжка. А от Ларисы… От Ларисы… А вы, наверное, никогда никого не… любили, да?