Пленники сонных квартир (СИ)

И он — высокий, с идеальным прессом, аккуратными контурами татуировок, светящей улыбкой и уставшим взглядом.

Парень подходит сзади и утыкается подбородком в мое плечо, запускает пальцы под футболку, льнет всем телом.

— Ты красивая, — выдыхает куда-то в шею, вздрагиваю в его руках.

Разворачиваюсь и впиваюсь в его губы, тяну на себя, царапаю шею, оттягиваю короткие волосы назад.

Уланс справляется с моей футболкой и бельем и мы оказываемся в душевой кабине, под тёплыми струями воды.

Целуемся, не отпускаем друг друга, отпустить боимся и мысленно оба говорим «спасибо»: Егору, той аварии, Петербургу, друг другу, боли, от которой спасаемся вместе.

***

Домой возвращаюсь к 7 вечера. Стягиваю куртку, вешаю на крючок, снимаю кроссовки, прислушиваюсь.

— Пришла? — фыркает, появившийся из-за угла, Артём, опирается на стену и складывает руки на груди, недовольно хмуря брови.

— Не строй из себя мамочку! — прыскаю я и делаю шаг, намереваясь пройти вглубь квартиры, но брат хватается за мою руку, больно сжимая.

— Ева! — шипит он, скалится, злится, — что с тобой?

— Все нормально, — ценично улыбаюсь, а на душе кошки скребутся, сама же не знаю, что со мной, и вести себя так не хочу, особенно с ним.

— Иди на кухню, — он отпускает мою руку и подталкивает вперёд, не решаюсь сопротивляться и следую вдоль по коридору на кухню, где уже дожидается Егор.

— Привет, Ев, — он улыбается, становится теплее, оказываюсь в его объятиях и выдыхаю с облегчением.

Комментарий к глава, в которой Ева теряет голову

Артём продолжает строить из себя отца, Ева окнчательно ебнулась, такие дела

Что думаете?

========== глава о поломанных судьбах, ночных разговорах на кухне и любви к Глебу ==========

Чайник вскипает в третий раз, но о нем вновь забывают. Две пары голубых глаз уставлены на меня который час.

— Что происходит? Расскажешь? Или мы так всю ночь будем сидеть? — настаивает брат, сжимая кулаки так, что костяшки белеют, молчу, не смотрю на него, — Ева, блять! — он ударяет кулаком по столу, повышает голос, смотрит пристальнее.

— Да ничего не происходит! — фыркаю я и вскакиваю со стула, подхожу к окну и запрыгиваю на подоконник, — мне надоело, что ты меня опекаешь во всем! Хватит, Артём, я выросла! — говорю тише и сама обжигаюсь от столь строго «Артём».

У него в глазах пустота. У него в глазах все и ничего одновременно. У него в глазах боль застыла, от которой избавиться нельзя.

Брат молча встаёт с места и скрывается в коридорах.

— Ева, да что же такое? — подает голос Егор, с надеждой смотря на меня, — он тебя любит, мы все любим, — он говорит с сожалением, с обидой, — и Тёма, и я, и родители, и Глеб, черт его дери.

— Егор, но ты же понимаешь, — запинаюсь я, когда из коридора слышится возня, а затем приближаются быстрые шаги.

Артём влетает в комнату, как чумной. И в глазах пожар горит. Он с ума от злости сходит.

Кидает на стол какие-то вещи и шагает ко мне, стаскивая с подоконника, хватает за предплечие.

— Больно, — шиплю недовольно я, морщась от неприятных ощущений.

— А мне не больно? — он отпускает меня и тыкает пальцем на стол, — это че, блять, такое? — голос дрожит и Артём не кричит больше, бессильно падает на стул и роняет лицо на трясущиеся ладони.

Ключи, кейс от наушников, пара презервативов, какой-то мусор, мятая пачка сигарет, зажигалка и пакетик с таблетками.

— Ты какого хуя в мои карманы залез? — рычу утробно, злюсь, ломаюсь внутри, хочу плакать, но держусь.

— Куртка упала, все вывалилось, — сухо отвечает Артём, не отрывая лица от рук, — что это, Ева?

— Сам не видишь? — усмехаюсь, жую губы, ловлю отчаявшийся взгляд Егора.

— Блять, малая, прошу, скажи, что это не твоё, — умоляет Ракитин, смотрит с надеждой, перебирает пальцами ткань футболки.

— Мое, Егор, — разрушаю все надежды парня и, схватив сигареты с зажигалкой, вновь сажусь на подоконник, прикуриваю, — что? Ругать будете? Дома закроете? Телефон отберете?

— Зачем ты в это полезла? — Артём поднимает на меня красные глаза, — я же просил, а ты обещала! — напоминает он, — Ев, что мне сделать нужно, чтобы ты вернулась?

— А ты? Ты же сам вечно траву куришь, — напоминаю я, — да и нахуя я тебе? Нахуя я вам всем? Любите? — перевожу взгляд на Егора и криво улыбаюсь, — да нихуя! Глебу нужны телки, тебе, — тыкаю пальцем на Ракитина, выпуская дым из приоткрытых губ, — популярности побольше, да чтобы треки залетали, — делаю ещё одну тягу и бросаю окурок в пепельницу, — а ты, Тём, столько лет вину загладить пытаешься: передо мной, перед родителями, перед собой самим.

— Не говори хуйни! — срывает голос Артём, встает с места, — я устал тебе доказывать обратное! Я устал переживать, что тебя кто-то изнасиловал, убил, использовал! Я просто по-человечески заебался! — уходит.

Слышу его быстрые шаги, возню с курткой, хлопок входной двери.

— Довольна? — Егор встает со стула и подходит ко мне вплотную, встает между моих ног и горько улыбается, — я тебя не узнаю!

— Я тоже, Егор, — честно говорю я и даю волю слезам, натыкаюсь носом на его плечо, обхватываю широкую спину руками, тихо всхлипываю.