Пленники Тьмы

Ответ казался очевидным, но это мгновение замерло — время, как и присуще ему в этом случае стало не течь, а капать.

Где-то совсем близко веяло ненавистью и одновременно с этим — любовью. Какая-то непонятная смесь. Существуют два элемента, но не понятно, в каком отношении друг к другу.

Чувства веялись от того высокого пригорка, расположенного в пятнадцати метрах к югу от дороги.

Гавриил повернул голову — сильный запах добра, теперь было ясно, что в чувстве преобладает любовь. Она прямо освещает всё вокруг. Всё светлее, и становится тепло где-то внутри, где дышат самые тонкие ниточки.

А другая часть света кого-то ненавидит, кого-то хочет убить. Причём не получая при этом удовольствия и даже «ранясь» при этом.

Какая-то сила готовилась показаться. Гавриил чувствовал: весь пригорок сейчас встанет на ноги и начнёт топтать виновных…

Но ничего не происходило. Совершенно ничего. Ничего не двигалось.

«Почему всё это так долго?» — подумал Гора и повернулся в сторону шахтёров, загребавших яму. Командиру и в голову не пришло, что смотрел он на этот пригорок всего каких-то десять секунд.

Горняки что-то кричали друг другу. И не понятно почему Гавриил ничего не слышал. Слух пропал, а зрение поплыло в стороны светлыми пятнами.

Пули прошили двоих стоявших у ямы чумов — стрельба не начиналась только что, она шла уже несколько мгновений.

Не слыша сам себя, Гавриил крикнул всем лечь на землю и сделал этот сам прыжком вперёд.

Кто-то орал, кто-то бежал, кто-то отстреливался, но никто не мог понять, что происходит.

Командир огляделся: спереди, рядом с воронкой, лежало уже пятеро мёртвых чумов, сзади двое давно сидящих у входа, валяющийся на земле Ёгнхр и двое ещё живых, прячущихся в канаве.

Неожиданно стрельба с пригорка прекратилась; последовал другой весьма непонятный и тревожный звук. Металл о металл. Скребущийся и стукающий.

Чумы вертели головами и о чём-то шептались. Из-за пригорка раздалось быстрое шарканье, даже «передёргивание» металла друг о друга.

Эсчекисты рванули из своего укрытия к выходу, поочерёдно отстреливаясь. Их настиг всё тот же мощный удар из-за пригорка. Бой закончился.

Командир поднялся на ноги и взглянул в сторону воронки, где ещё прятались его подчинённые. Там было много крови: и красной, и тёмно-бардовой. А последняя так вообще стекала с краёв в яму. Чумы СЧК разодранные пулями, глядели вверх жадными и шокированными глазами.

Но этот запах! Гавриил развернулся к пригорку и быстро, но осторожно двинулся вперёд. Этот родной запах! Поднявшись чуть выше, слух уловил чьё-то ровное и спокойное дыхание. Оно тоже было знакомо.

Гавриил понёсся вперёд, к самой вершине. Камни и пыль, грязь, воздух — всё летело в стороны. Там, наверху, что-то родное. Ноги срывались вниз, назад, но нет. Вперёд… Вперёд, туда! Наверх!

Рафаил…

Сын командира. Скала. Рафаил лежал на земле, ровно дыша и не двигаясь.

Гавриил подбежал и развернул сына на спину. Рядом лежал пулемёт: лента с патронами вилась в коробочный магазин, а из дула вываливался дым.

Спокойные и мирные серые глаза. Всё такие же стеклянные и непроницаемые. Такая же белая кожа. Такой же сын Земли. Из левого краешка уст текла кровь, веки изредка моргали.

Сквозь тишину сильно и живо билось сердце. Так ярко и стремительно, что хотелось жить.

«Рафаил», — прошептал Гора сыну.

Зрачки, чуть расширенные, двинулись в сторону и посмотрели на папу.

«Смерть в бою — высшая честь», — ответил Рафаил тихим угасающим голосом.

И словно стрела пронзила Гавриила. Ведь это он, именно он так наставлял. Это он уважал ценности древних славян как свои собственные. Он воспитал так своего ребёнка… А теперь у его сына сломан позвоночник и ещё Бог знает что. Теперь сын умирает.

«Зачем?! — вскричал в уме Гавриил, глядя на сына.

«Моя жена… — сказал Рафаил. — она скоро родит… Она должна родить здорового ребёнка».

«Она родит здорового ребёнка. Зачем ты полез во всё это?»

«Я вам поесть принёс», — из последних сил ответил Рафаил и бросил свою руку в сторону, указывая на коричневый мешок.

Рука свалилась на землю, отбросив горсть песчинок. Они беспорядочно разлетелись в стороны, приподняв немного пыли. Тёмное облачко полетело сквозь светлые лучи излучаемые светлым сердцем повстанца. Сердце уже не билось, но лучи всё шли. И не было им ни конца, ни края.

Двенадцатиметровый пригорок из камней и глинистой земли. На двуноге стоит пулемёт, рядом мешок с едой. Вокруг темно, а здесь светло. Лучи шли ввысь. И серые глаза, и белая кожа отражалась на них. В этом прекрасном месте нашёл свою смерть Рафаил.

Тяжёлые отцовские руки обняли голову и прижали её к своей груди. Какая-то невидимая, но очень острая стрела воткнулась командиру в сердце, стрела смазанная ядом, гниющая стрела. В середине груди всё зажалось и отвердело в камень. Горло запершило, и стало тяжело дышать.