Читаем Пленники полностью

Гарник сел рядом с хозяином. Бекмезян поднялся, чтобы принести пепельницу. Пользуясь случаем, Гарник повернул рычажок приемника и вдруг…

— Говорит Москва! Говорит Москва!..

По телу Гарника пробежала дрожь. Великанов вскочил. Как давно они не слышали этот знакомый голос советского диктора.

— Передаем сообщение Советского информбюро…

Бекмезян озабоченно подбежал к радиоприемнику.

— Москва говорит?.. Не надо!..

— Вчера советские войска…

Рычажок попал в руки Бекмезяна, и в комнату хлынули звуки музыки.

— Я здесь на хорошем счету: нельзя, чтобы в моем доме говорил голос Москвы!.. — Помедлив, он совсем выключил приемник.

— Давайте лучше сыграем в карты.

Появились карты. Бекмезян начал проделывать с колодой всевозможные фокусы. Сразу видно было, что он мастер картежной игры, если не сказать больше.

Постелей в доме не было. Когда стемнело, Бекмезян собрал для гостей какие-то тряпки, а вместо одеяла принес рваное пальто.

Парни тесно легли рядышком, как когда-то в ящике, засыпанном углем, или в Нагоне-домике фрау Генриетты. Каждый размышлял о своем.

«Вчера советские войска…» Где сейчас советские войска?..

<p>3</p>

Утром Бекмезян разбудил гостей.

— Доброе утро! Ну, как провели ночь? Не снились ли дурные сны?

— Большое спасибо, — ответил Гарник, — все хорошо!

— Оник во сне разговаривал по-русски… Бедный парень, вот что сделали большевики: и по-армянски говорить отучили!.. Не беда, — пока доберемся до Армении, научим тебя родному языку.

— Что он говорит? — поинтересовался Великанов.

Гарник перевел слова Бекмезяна.

— Скажи, что это не беда, — мы сумеем понять друг друга… А снились мне карты. Даже во сне, понимаешь, ломал голову над его фокусами.

Бекмезян был польщен.

— Ну, это неважно!.. Давайте-ка займемся делами легиона. Посмотрим, что эти Мхитаряны скажут, чем они помогут нам? В городе же придумаем что-нибудь насчет завтрака.

Они довольно долго добирались с окраины, где жил Бекмезян, до спокойной, чистой и узкой улицы, одну Сторону которой занимало старинное, еще хорошо сохранившееся здание Мхитарянского монастыря.

Главный вход был закрыт. Бекмезян нажал кнопку звонка.

В дверях показался швейцар.

— Передайте отцу Аветису, что господин Бекмезян хочет видеть его. С ним люди, приехавшие с родины. Три человека из армянского легиона.

— Из легиона, прибывшего с родины, говорите? — на западно-армянском наречии переспросил старик.

Бекмезян повторил сказанное и, глядя вслед швейцару, пояснил:

— Он тут сорок лет работает. Австриец, но чисто говорит по-армянски. Одним словом, — обармянился!..

Швейцар возвратился с седовласым невысоким старцем в рясе.

— Здравствуйте, отец Аветис! Я привел вам гостей, — первые солдаты армянского легиона!

Однако воодушевление Бекмезяна не встретило отклика у старика. «Солдат армянского легиона» он еле удостоил холодным старческим взглядом, — словно нехотя, поздоровался с ними, и считая, по-видимому, неудобным разговаривать в дверях, пригласил:

— Войдите!..

Следом за отцом Аветисом все вошли в парадную дверь. В просторной слабо освещенной комнате стоял круглый ореховый стол и старинные — неизвестно какого века — удобные кресла.

— Садитесь, — предложил старик и, усевшись сам, начал разглядывать гостей.

— Парни пожелали познакомиться с вами, — первым начал Бекмезян, но отец Аветис сразу прервал его:

— Говорите, вы из армянского легиона? Что это за легион?

— Я должен сообщить вам, отец Аветис, что по приказу Гитлера организуется армянский легион, который должен спасти родину. Господин Тутунджян поручил мне переговорить с вами, узнать, чем вы сможете помочь?

Узкие плечи отца Аветиса поднялись и опустились:

— Что мы можем сделать?

— Нам нужна материальная помощь, отец Аветис. Лично я взял на себя дело организации легиона. Вот нас три человека…

Гарнику стало совершенно ясно, почему Бекмезян привел их сюда. Никакого легиона еще не было, а он уже просит материальной поддержки. Для чего нужна эта поддержка, если, по утверждению Бекмезяна, в создании легиона заинтересовано германское командование, которое обещает обеспечить его всем необходимым? Нетрудно было теперь понять намерения Бекмезяна.

Гарник стеснялся смотреть в глаза почтенного старца с вдумчивым лицом ученого. Ведь на деле они выступали здесь в роли мелких жуликов. Бекмезян хотел обмануть старика, а они видят это и молчат.

Старик, словно почувствовав настроение Гарника, повернулся к нему:

— Вы в Вене живете?

— Нет, — поспешил с ответом Гарник, — мы здесь только вчера. Мы ненадолго…

Бекмезян снова вмешался:

— Вчера я встретил их у театра «Бург». Приехали сюда, знакомых нет. Вижу, — люди с родины. Григор — ереванец, отец Аветис.

Старик терпеливо ждал, пока Бекмезян закончит, потом снова обратился к Гарнику:

— Так, говорите, вы ереванец?

— В Ереване я жил до войны. После этого в Харькове и недолго во Львове. А товарищ мой саратовский армянин.

— Зовут его Оником, отец Аветис, но по-армянски не знает ни слова.

Старик с недоверием взглянул на Великанова, немножко подумал, затем, как мудрец, все видящий и все понимающий, кивнул головой:

— Бывает и так!..

— Большевики только этого и добиваются, отец Аветис…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза