Пленница

Тяжело вздыхая, Матвей направился вниз, намереваясь поужинать, так как за весь день не съел ни крошки. Он только что вернулся с дальнего рудника и, едва ему доложили, что прибыл Олейников с Варварой Дмитриевной, немедля направился к ожидавшему его человеку. Быстро расплатившись по счетам с усатым разбойником, который промышлял противозаконными делишками, даже не брезгуя душегубством, и понадобился ему для выполнения этого щекотливого дела, Матвей тут же устремился наверх, исступленно желая видеть Вареньку. Как он и ожидал, она устроила ему неприятную истеричную сцену и даже не пожелала выслушать. Поначалу он хотел объяснить ей всё, но потом, видя неприязнь и откровенную агрессию, решил, что сегодня не стоит говорить с ней, ей надо время все осознать и принять эту ситуацию.

Малыша Гришу привез второй отряд Оленикова еще позавчера, и именно этот неприятный тип, главарь разбойников, посоветовал Матвею перевозить мать и сына отдельно друг от друга. Это было сделано для большей безопасности, потому что главным условием Матвея было сохранить жизнь обоим, любым способом.

Едва увидев сына, Матвей уже не смог оторваться от него и провел с ним и его няней весь день до вечера, умиляясь его повадкам, крепкому телосложению и непосредственности мальчика. Лукерья Ильинична прекрасно занималась с Гришей, хлопоча над ним как наседка. А Матвей радостно ощущал, что одна заветная мечта его наконец-то осуществилась. Ведь сына он просил у судьбы уже давно и очень рьяно, но до этого времени как-то все не получалось. Оттого он искренне радовался, когда мальчик родился, но пока Варя жила в Петербурге при отце, не мог приблизиться к сыну. Сейчас же обстоятельства сложились таким образом, что он смог наконец не только увидеть Гришу, но и привезти его в свой дом. Из-за этого последние два дня Матвей пребывал в радостной эйфории. Вчера же поутру, перед тем как уехать по делам, он почти час не спускал сына с рук, ласково гладя его, трогая и целуя в пухлые щечки, довольный, что судьба даровала ему хоть немного счастья.

Когда он дошел до столовой, слуга уже ожидал его. Без промедления налив барину горящей ухи из большой супницы, лакей замер в напряженной позе, ожидая дальнейших указаний. Матвей отпустил его, сказав, что сам положит себе, если понадобится. Аппетита у него совсем не было. Теперешний напряженный разговор с Варей и вчерашнее происшествие на одном из рудников терзали его мысли. Он медленно ел, размышляя, как быстро устранить неожиданный обвал породы. Вчера на руднике рухнули несколько укрепляющих балок и пострадали двое рабочих, едва не убившись. Они остались живы, но все же были сильно покалечены. Из-за этого сегодня ни свет ни заря он уехал на рудник, чтобы разобраться с этим неприятным инцидентом.

Уже через некоторое время мысли Матвея переместились в другое русло. Он думал о ней. Его существо наполнилось страстными образами, давно забытыми и мучительными. Ему показалось, что Варя немного изменилась, но не внешне, а внутренне. Ее взор стал другим, в нем появились удивительная нежность и затаенная печаль. Хотя дерзость и надменность в ее чарующих золотых очах остались все теми же. Отчего-то он чувствовал, что она говорила с ним неискренне, как будто играла некую неприятную роль, пытаясь бросить ему вызов. И ее чересчур агрессивное поведение показалось ему неестественным.

А в первый миг, когда она увидела его, он отчетливо заметил в ее глазах радостное удивление и даже трепет. Конечно же, она сразу же изменила свой взгляд, сделав его ледяным и надменным, но он ясно уловил ее первую реакцию на свое появление с «того света».

Мысли Матвея пошли далее, и отчего-то ему вспомнились события полуторогодовалой давности. Тогда он умирал в тюремном каземате и не надеялся протянуть даже недели на этом свете, так как лихорадочный жар его тела и жуткий удушающий кашель не давали передохнуть даже часа. Он вспомнил тот памятный вечер, когда уже попрощался с жизнью и был готов отправиться на тот свет.

Санкт-Петербург, Петропавловская крепость,

1774 год, Февраль

Послышался знакомый шум открывающейся щеколды на двери камеры и в темное помещение пробился свет факела. Твердышев лишь усилием воли заставил себя поднять тяжелые веки и безразлично уставился на вошедшего охранника, который принес еду. Но в камеру вошел совершенно другой человек.

– Матвей! – воскликнул седовласый господин, проходя в сырую промозглую комнатушку. – Ну, Слава Богу, насилу отыскал тебя!

Опешив от звука знакомого голоса, Матвей напряг затуманенные воспаленные глаза и недоуменно воззрился на вошедшего полноватого мужчину. Это был Осокин Григорий Петрович, заводчик и его начальник. Дикая надежда на спасение вмиг придала Матвею недостающие силы, и он, тут же вскочив на ноги, хрипло произнес:

– Григорий Петрович! Как вы узнали, что я здесь?

Этот порыв стоил Матвею последних сил. Чуть покачнувшись, он едва не упал и вынужден был прижаться к стене, сильно закашлявшись. Осокин быстро приблизился к нему и заметил:

– Что с тобой? Ты болен?