Пленницы судьбы

С началом царствования Александра II, казалось, наступило самое подходящее время для Елены Павловны: начались Великие реформы. Молодой император ценил свою тетку, прислушивался к ее мнению и всегда соглашался посмотреть переданные через нее записки и проекты — иначе они застревали в бюрократическом частоколе. Но вдруг оказалось, что заведенный еще при жизни Михаила Павловича салон Елены Павловны стал «территорией реформы», как и Мраморный дворец — резиденция брата царя, великого князя Константина Николаевича. Все началось с тех ограничений, которые накладывал придворный ритуал на Елену Павловну. Согласно церемониальному счету в придворной иерархии она находилась на втором месте после императрицы Александры Федоровны, а после смерти Михаила в 1849 году — на третьем месте, сразу же после цесаревны Марии Александровны, супруги наследника престола Александра Николаевича. Этот высокий статус требовал от нее соблюдения всех жестких норм придворного ритуала, вынуждал вращаться только в придворном кругу, что ее раздражало. Елена Павловна придумала, как обойти все эти писаные и неписаные законы. Помимо знаменитых и пышных празднеств, примерно с конца 1840-х годов в ее дворце стали устраивать «четверги» от имени ее фрейлины (потом — гофмейстерины великокняжеского двора) княжны Е. В. Львовой, особы тихой, неяркой, но воспитанной и тактичной. Именно она приглашала гостей, и среди них оказывалась и сама Елена Павловна.

Наряду с великой княгиней видную роль в салоне играла фрейлина Эдита Раден — личность исключительная, не уступавшая своей госпоже ни в образованности, ни в воспитанности, ни в музыкальности, но превосходившая ее особой духовностью, глубоким и искренним религиозным чувством. Другой уловкой стало назначение вечеров для развлечения болезненной дочери Елены Павловны — великой княжны Екатерины Михайловны. Для молодых устраивались танцы, шарады, фанты, а в соседних уютных гостиных пили чай и спокойно разговаривали, обсуждали политические вопросы люди, которые в ином месте (а тем более при дворе, куда лиц ниже первых четырех классов табели о рангах и близко не подпускали) встретиться не могли. Высокопоставленные сановники, да и сам царь Александр II, могли в салоне Елены Павловны, без ущерба для светских приличий, избегая обязательных и тягостных норм придворного церемониала, встретиться с так называемыми либеральными бюрократами — тогда еще скромными чиновниками и профессорами, которых переполняли новые идеи, столь важные для власти, искренне желавшей перемен. Не будем забывать, что всегда реформы придумывают и осуществляют не полупомешанные прожектеры и публицисты (хотя «для затравки» и они нужны!), а либеральные ученые и бюрократы, так или иначе вмонтированные в систему власти на ее, порой довольно невысоком, уровне, — вспомним Гайдара, Чубайса и других наших «молодых реформаторов». Одним из первых новых людей в салоне великой княгини стал чиновник Министерства юстиции Д. А. Оболенский, который потом привел Н. А. Милютина и других молодых чиновников. «Часто в разговорах, — вспоминал Оболенский, — великая княгиня расспрашивала и о молодых способных людях, служащих в разных ведомствах, с целью ознакомиться с молодежью, не придворною, и не военною». Один из этих новых людей, Борис Чичерин, писал потом, что напрасно обвиняют Елену Павловну в честолюбии, в желании вмешиваться в государственные дела: она хотела добиться, «чтобы царствующие особы привыкали видеть известные физиономии», — словом, способствовала сближению власти и мыслящей части общества.