Пленницы судьбы

Между тем жизнь наследника Александра Николаевича, ставшего в 1855 году императором Александром II, стала другой. Конечно, он, как и положено самодержцу, участвовал в придворном ритуале, но при этом, в отличие от его жены, для него эта новая жизнь не ограничивалась и не сводилась к ритуалу — даже наоборот, многим стало заметно некоторое пренебрежение государя строгими порядками, заведенными при дворе его отцом Николаем I. Дело в том, что начатые им Великие реформы изменили все существование царя. Александр окунулся в пучину проблем, которые не давали ему покоя ни днем, ни ночью. При этом оказалось, что император одинок в своей семье. Мария Александровна, занятая привычными мелочными придворными делами, часто больная и унылая, не могла ничем помочь ему — она была далека от государственных проблем, терзавших государя. Так незаметно она осталась за пределами того мира, в котором бурно жил теперь ее муж, а также его брат Константин. И тут, начав роман с Екатериной Долгорукой, Александр неожиданно для себя встретил понимание и отклик...

Некоторые современники утверждали, что царь смотрит на мир глазами Долгорукой, говорит ее словами. Но, кажется, дело обстояло сложнее. Александру был нужен слушатель, живой сопереживающий ему человек. И любящая его княжна Долгорукая постепенно вошла в суть многих дел, которые волновали государя, выслушивала его, задавала вопросы, высказывала свое мнение. Она стала его собеседницей, советчицей, его внутренним голосом, живым, говорящим и чувствующим зеркалом. Если в чем-то царь и повторял мысли своего «карманного советника», то это были его же собственные мысли, усвоенные ею ранее от него! К тому же Долгорукая жила уединенно, вся ее семья, кроме, пожалуй, сестры, от нее демонстративно отвернулась, поэтому царь знал наверняка, что за спиной Екатерины Долгорукой не стоял влиятельный клан алчных родственников-интриганов и хитроумных сановников, подобно тому, как во времена Петра II такой клан стоял за другой княжной Екатериной Долгорукой — «порушенной невестой» юного императора.

С годами Екатерина и царь становились все ближе и — в равной степени — остро необходимы друг другу. Из многочисленных поездок Александр слал ей каждый день письмо (а то и не одно в день, а два-три). Всего их сохранились тысячи три! Читать их нет смысла: они однообразны, скучны для нас, малоинформативны, напоминают современные звонки разлученных близких, которые хотят удостовериться, что родной человек жив-здоров, помнит, любит. Все эти чувства и волнения облекают в обычные, мало что значащие для постороннего уха и глаза фразы, слова и даже паузы. При этом письма императора к Долгорукой неформальны, нефальшивы, и в них порой резко пробивается нечто неординарное, наболевшее, плоды его долгих и мучительных размышлений и страданий. Вот что писал «белый царь», официальный «вождь славян» с русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов, начатой им во имя освобождения христиан от османского ига: «Господи, помоги нам окончить эту войну, обесславливающую Россию и христиан. Это крик сердца, который никто не поймет лучше тебя, мой кумир, мое сокровище, моя жизнь!» Он был уверен, что это крамольное признание она поймет, прочувствует и... о нем никому не расскажет.

И еще. Александр II, находясь на вершине власти, был убежден, что он, как и каждый человек, может иметь свою, закрытую от всех прочих людей, жизнь, свой, недоступный для других, частный мир. Но в этом-то он как раз заблуждался: ведь всякий правитель живет на виду, и каждый его шаг, жест, слово замечают, обсуждают, превращают в событие, облекают сплетнями. Его связь с Долгорукой, свидания, тайные поездки вместе с ней, встречи за границей и в Крыму быстро стали секретом Полишинеля, вызвали страшное смятение, печаль и возмущение в его собственной, раньше столь дружной семье. Особенно был удручен историей с Долгорукой наследник, цесаревич Александр Александрович. Человек простой, но прямой, честный, добрый, он искренне любил отца, восхищался им и поэтому не смел осуждать поступки государя и батюшки. Одновременно он мучительно переживал за мать, которая чувствовала себя униженной и брошенной. Она якобы сказала в конце жизни: «Я прощаю оскорбления, наносимые мне как императрице. Но я не в силах простить мучений, причиняемых супруге».

Естественно, что в глазах Александра Александровича Долгорукая была главной виновницей всех бед матери и семьи. Как-то раз Долгорукая присутствовала в Петергофском дворце как фрейлина и танцевала на балу. Император Александр не дожидался конца танцев и, когда начался котильон, сел в экипаж. Его провожал наследник Александр Александрович. Затем цесаревич вернулся в зал и между танцующими парами прошел к эстраде, на которой играл оркестр Преображенского полка. Современник пишет: «Несмотря на то, что среди танцующих была и цесаревна Мария Федоровна, он громким голосом крикнул: “Спасибо, преображенцы! Домой!” Танцы резко оборвались. Наследник удалился с цесаревною во внутренние покои, смущенные гости поспешно разъехались».