Плесень

Эрику так приятно было держать за руку эту красивую маленькую девочку, и так не хотелось встретиться с кем-нибудь, кто в одно мгновение мог разрушить сказочное очарование их внезапной близости, что он почти непроизвольно свернул на узкую, заросшую травой тропинку, пропустив подружку вперёд. Пройдя несколько шагов Тина увидела впереди за поворотом маленькую беседку, стены которой были увиты густым плющом. Она обернулась, радостно улыбаясь, и потащила Эрика за собой.

Войдя внутрь, девочка сняла рюкзачок и поставила на скамейку. Эрик последовал её примеру и сел на свободное место рядом, потянув Тину за руку к себе. Малышка, не переставая улыбаться, как-то легко и естественно уселась бочком к нему на колени, обняла правой рукой за шею и без тени стеснения посмотрела ему в глаза. Эрик был настолько выше ростом, что их лица оказались прямо напротив друг друга.

— Ну, что ты хотел мне сказать? — промурлыкала девчушка.

— Я хотел тебе сказать, — смущённо произнёс Эрик, — что ты самая красивая девочка из всех, кого я знаю.

Его левая рука уже сама собой оказалась на её талии, а правая ладонь легла на голенькую ножку повыше коленки. И это было таким невыразимым блаженством, что Эрику сразу показалось, что он теряет ориентацию в пространстве.

— И ещё я хотел сказать, — уже немного смелее продолжал мальчик, — что ты мне ужасно нравишься.

Мягкие, полуоткрытые губы девочки медленно прикоснулись к его губам. Острое наслаждение, как электрический разряд, волной прошло по его телу, и весь окружающий мир моментально растворился, исчез, осталось только это острое и неимоверно сладкое прикосновение её губ и нежного, слегка подрагивающего язычка.

* * *

Как только мисс Адамс объявила о том, что занятий сегодня больше не будет, Дерек подтолкнул Питера локтем и кивнул в сторону двери. Вырвавшись из класса в числе первых, мальчишки дунули по коридору, вылетели через входную дверь и припустили по направлению к воротам парка. Только оказавшись в тени деревьев, Дерек перешёл на быстрый шаг.

— Что за спешка? — спросил догнавший его Питер.

— Дело есть, — ответил Дерек. — Давай сюда, направо. Там, за поворотом, у стены, переодевалка есть. Домик такой заброшенный. Где-нибудь рядом спрячемся за кустами и будем ждать.

— Кого? — удивился Питер.

— Сиськи полапать хочешь? — спросил Дерек. — Ну и попку там, под юбчонку залезть.

— К кому?

— Там увидишь. Как только я её остановлю, подходи. Хватаем за руки и тащим в домик.

— Ты чего! А вдруг она орать начнёт. Знаешь как влетит за это!

— Не начнёт. А там по ситуации посмотрим. Если очень уж сильно вырываться будет, отпустим. Скажем, что пошутили. Попугать хотели. А может ей это даже понравится.

— Ну, ты даёшь! Какой же девчонке такое обращение понравиться может?

— Не каждой, не каждой. Но этой может и понравится. Да ты не дрейфь. Сиськи-то, настоящие, только на картинке видел. Да и то не часто. А тут может и обломится.

С правой стороны в густых зарослях показалась крыша приземистого выкрашенного в тёмно-зелёный цвет домика.

— Вот здесь, — скомандовал Дерек, — становись за этими кустами и стой тихо. Когда я заговорю с ней, подходи сзади и делай как я. Понял?

— Да, понял. Только, боюсь, потом вони будет. Мы же не в публичной школе учимся всё-таки. Там, я слышал, в пятом классе уже чуть не трахаются, кому не лень. А в нашей-то школе всё не так: этого нельзя, то грех. Навыдумывали. А узнают, что мы её ещё и насильно затащили, мало не покажется.

— Не бзди. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Стой здесь тихо.

Дерек шмыгнул через дорожку, ведущую к домику, и встал за другой куст.

Вероничка вышла из школы одной из последних и по-привычке, не спеша направилась к парку. Ей было одиноко и грустно. Школу она тихо ненавидела из-за строгих правил, множества ограничений и ужасной, изнуряющей скуки на уроках по духовным дисциплинам. Ни к математике, ни к естественным наукам душа у неё тоже не лежала, но здравого смысла хватало, чтобы не уставать удивляться на этих взрослых, немолодых уже людей, которые с важным видом вдалбливали в головы ученикам такую откровенную чушь. У неё просто в голове не укладывалось, что их учителя сами верят в то, что говорят на уроках.

Однако главной причиной её тихого внутреннего бунта было стремление школы и родителей неусыпно контролировать любые проявления сексуального любопытства у учащихся. Никакая информация, имеющая хотя бы отдалённый намёк на эротику, не могла просочиться сквозь плотное оборонительное кольцо школьной и домашней цензуры. Книги, фильмы, телевизионные передачи, даже страницы газет тщательно фильтруются перед тем, как попасть в руки тех детей, кому не повезло родиться в религиозных семьях и угодить в эту ненормальную школу.

— В публичных школах никто детей не прессует. Там, в свободном внешнем мире, девочки её возраста, наверное, уже вовсю занимаются любовью, — с завистью и раздражением думала Вероничка.

— А мне остаётся только фантазии перед сном и тихая мастурбация под одеялом, чтобы никто не заметил. Хорошо, хоть этого никто у меня отнять не может.