Плесень

— Да, — задумчиво протянул Джеймс, — несколько необычный вопрос, особенно учитывая обстановку, в которой он задан. Вообще-то бесконечность — одно из самых фундаментальных понятий в математике. И бесконечности бывают разными: есть счётная бесконечность, есть континуальная, существуют бесконечности и более мощные, но боюсь, вам это ни о чём не говорит. Вас, наверное, интересует какая-то конкретная, физическая бесконечность?

— Да, — поспешно согласилась Тара, напуганная непривычными терминами, — меня интересует больше всего бесконечность времени.

— Ну, если говорить о реальном физическом времени, то оба аспекта — и интенсивный, и экстенсивный, до сих пор в современной науке стоят под вопросом.

— Ой, — непроизвольно вырвалось у миссис Эдвардс, — вы на каком языке говорите?

— Простите, простите, — забормотал математик, — сейчас всё поясню. Под интенсивным аспектом бесконечности учёные понимают неограниченную делимость на всё меньшие и меньшие кусочки. Ну, вот мы, например, измеряем время в часах, минутах, секундах. А физики говорят о процессах, происходящих внутри атомов за промежутки времени в миллиарды и триллионы раз короче секунды. Вопрос в том, существует ли самый короткий, далее неделимый отрезок времени, или его можно дробить до бесконечности?

— А какой вы сказали другой аспект? — с трудом выговорила Тара, поняв, что проблема бесконечной делимости времени лежит вне сферы её интересов.

— Второй аспект — экстенсивная бесконечность времени. То есть, существовало ли время всегда и не исчезнет ли оно в будущем. Физики говорят нам о том, что наша вселенная образовалась в результате большого взрыва примерно пятнадцать миллиардов лет назад.

— Простите, — холодно перебила его собеседница, — но в священном писании ясно сказано, что бог создал наш мир на так давно.

— О, теперь мне всё стало понятно, — произнёс мистер Бонд, — по подсчётам разных богословов возраст нашего мира оценивается где-то между четырьмя с половиной и семью с половиной тысячами лет. Представьте себе сто лет в виде маленького отрезка прямой линии, длиной, скажем, в один сантиметр. Сто лет — это промежуток времени, близкий к максимальной продолжительности человеческой жизни.

С этими словами Джеймс отломил кусочек тонкой деревянной палочки, на которую был наколот миниатюрный бутербродик на его тарелке.

— Вот, видите? Представьте себе, что это сто лет, то есть вся человеческая жизнь. Тогда, если мы условимся, что время течёт слева направо, этот конец стола, расположенный меньше, чем в метре слева от меня, будет соответствовать началу существования нашего мира. Это понятно?

Тара кивнула. Такое наглядное объяснение показалось ей почти откровением. Никогда раньше она не задумывалась о том, как долго существует мир. Оказывается, что совсем недавно, каких-нибудь семьдесят пять сантиметров тому назад, за краем стола, вообще ничего ещё не было.

— Ну вот, — продолжал Джеймс, стараясь не употреблять математических терминов, — теперь пойдём направо, в будущее. Каждые десять сантиметров — это тысяча лет, каждый метр — десять тысяч. Примерно через шесть-семь миллиардов лет наше Солнце взорвётся и уничтожит все планеты вплоть до Марса, то есть, и Земля тоже будет уничтожена. В нашем масштабе это произойдёт на расстоянии около шестисот километров от нас, где-нибудь в Орегоне. На самом деле это произойдёт ещё раньше, в районе Сан-Франциско, когда наша галактика столкнётся с другой галактикой — туманностью Андромеды.

— И что тогда произойдёт со временем? — поинтересовалась Тара.

— Ничего не произойдёт. Катастрофы таких размеров случаются во вселенной довольно часто. Время будет себе продолжаться, как будто ничего не произошло. Если мы продолжим нашу линию дальше, хоть до Луны, вселенная, скорее всего будет продолжать существовать. Правда, небо над планетами потемнеет, потому что галактики разбегутся так далеко, что уже будут не видны друг для друга, да и звёзды, наверное, почти все выгорят к тому моменту. Но времени до всего этого нет никакого дела. Оно будет длиться и длиться, и с точки зрения вечности между отрезком в сто лет — вот этим сантиметриком, и отрезком в триллионы лет — расстоянием до Луны, большой разницы нет, поскольку оба эти отрезка конечны. Почти что ноль по сравнению с вечностью. Ну как, теперь вы лучше представляете себе бесконечность?

— Да, — тихо сказала Тара. Её глаза были наполнены ужасом. — Спасибо вам. Только теперь до меня дошла та огромная ответственность, которая лежит на каждом из нас. От того, как мы проживём этот крошечный сантиметрик нашей жизни зависят триллионы километров существования нашей души после смерти. На протяжении этого сантиметрика решается — будут ли это триллионы километров непрерывного страдания или невыразимого блаженства.

— Ого, — сказал Джеймс, — да вы в одно мгновение превратились в философа. Давайте-ка выпьем за это.

Понимая, что необходимо срочно разрядить обстановку, он взял с подноса полный бокал вина и поставил перед миссис Эдвардс.