Плесень

Собрание явно поторопилось, сердито думала Нина Петровна. Можно было б повысить цены гораздо основательней, ведь другого маршрута мимо фабрики нет. Выбирать не из чего. Заплатят и по рублю, пешком на работу не пойдут.

В управление фабрики Нина Петровна вошла, уже твердо решив для себя, что ни по каким вопросам в город она больше никогда не поедет, если у директора не найдется для нее машины.

В вестибюле Нина Петровна едва не споткнулась о ведро с грязной водой. Бессменная тетя Нюра, благополучно пережившая пять директоров, елозила тряпкой стену.

- Что, гостей ждем? - поздоровавшись, спросила Нина Петровна.

- Ну да, миленькая. Какая-то делегация к нам едет. Да шут ее знает, какая. Звонили утром, ну, директор за мной и Марфой и послал. Мыть вот надо, а чем мыть-то? Геннадий Васильевич, покойничек, не тем будь помянут, все порошок стиральный нам давать жалел. Так у этого не то что порошка, у него и тряпки-то не допросишься. Свою вот из дома притащила.

В приемной Нина Петровна, хмыкнув, глянула на стопу отпечатанных Людмилой бумаг, но про копировальную машину спрашивать не стала, не останавливаясь, прошла в кабинет директора.

Просторный кабинет директора казался маленьким и тесным, так много было в нем народу. И кренился, как судно в шторм, потому что в той половине, где был стол директора, стулья стояли свободно и народу сидело немного, и та часть кабинета казалась светлой и легкой. Чем дальше от директорского стола, тем теснее сидели люди, а потом и впритык, и эта часть кабинета была тяжелой.

Ну, чисто дети, все хотят усесться на "камчатке", подальше от глаз учителя. Нина Петровна поискала глазами свободный стул и, пригибаясь, словно так она становилась незаметнее, протиснулась в свободный угол между директорским столом и окном.

Солнце, просвечиваясь сквозь оранжевые портьеры, становилось более жгучим, словно портьеры добавляли ему и света и жара. Солнечные блики цвели на полировке мебели: столе, баре, огромном книжном шкафе. Шкаф, когда мебель исчезла из продажи, достал Фридман, и директор шкафом очень гордился.

Шкаф был пуст, лишь несколько книг-буклетов о крае, что дарят делегациям, скособочились на верхней полке. За шкафом - бархатное Знамя ЦК. Если б не ее искусство, не видала бы фабрика ни переходящих знамен, ни премий.

В своем кругу, то есть без иностранцев, в этом кабинете не собирались с восемьдесят пятого года, когда в стране был объявлен очередной крестовый поход, как всегда, благой и непродуманный, на сей раз против пьянства. Кто ж спорит, что пьянство - бич народа, леденят душу сводки о рождении инвалидов и уродов, но... Гениально простое решение - не продавать спиртное, принесло, как всегда, гениальный вред. Ну, кто и когда приносил стране столько горя и вреда, как ее доблестные руководители? Если раньше пили многие, то теперь, практически, все. Если раньше самогоноварение было специальностью, то теперь в редком доме не гнали самогонку или бражку. И в тех семьях, где раньше спиртное ставили на стол лишь по праздникам, теперь держали всегда и при любом случае выставляли на стол - иметь на столе спиртное стало престижно. Теперь пили и те, кто раньше спиртным не увлекался.

Фридман, в ту бытность парторг, объявил фабрику зоной трезвости, он, как всегда, бежал впереди паровоза. Для снятия стрессов и укрепления взаимопонимания главных специалистов стали вывозить на природу, в ближайший лесок. Там, сразу за трубами фабричного водозабора, летом присев на худосочную травку, зимой стоя под промерзшей веткой и зябко подергивая ногами, специалисты поспешно выпивали положенную мерку водки, закусывая приобретенными для такого случая Фридманом деликатесами. Иногда Фридман, который всегда специализировался на снабжении, в основном, конечно, себя и Иванюты, оказывался занят фабричными делами, и вместо деликатесов завхоз брал в лес обед из столовой. Наутро, найдя у труб кастрюли, слесаря водозабора, с матерком, возвращали их Гуловой.

...Шумели кондиционер и большой японский вентилятор, и гул кабинета казался бесплодным и тяжелым, как и весь гул, что висел над страной.