Плещут холодные волны

Гитлеровцы остановились, о чем-то поговорили и разошлись в разные стороны. Вижу: с двух сторон приближаются к стогу. Метров пятьдесят до него осталось. Один из немцев выстрелил по стогу из ракетницы, сено задымило. Затем он выскочил и бегом бросился к стогу. Но тут я его и уложил. С другого направления бежал второй. Увидев, что его напарник упал, залег. Началась охота — кто кого. Стог сена уже пылал, а дело было к вечеру. Думаю: он же будет меня освещать, надо менять позицию. По-пластунски стал пробираться в лес, но немец заметил меня и начал поливать автоматными очередями. Я резко вскочил, зигзагом бросился за группу деревьев, упал. Жду. Теперь гитлеровец стал приближаться к лесу. Тем временем я перебежал дальше в чащу. Немец открыл огонь с опозданием. Я метнулся в сторону, оказался уже за ним. При следующем броске врага я выпустил по нему почти всю обойму, и бой был закончен.

К своим я добрался на рассвете — попал к танкистам, а они переправили меня на аэродром. Друзья уже считали меня погибшим. Но...

Вячеслав Васильевич мечтательно посмотрел в голубую даль неба, где стрелой тянулся инверсионный след реактивного лайнера.

— Не баловала вас судьба, — нарушил я его задумчивость. — Что же было потом с руками?

— Госпитальные дни тянулись долго, нудно и тяжело. Но наконец наступил такой день, когда не нужно было срезать и отдирать засохшую корку с пальцев. Старая мясистая ткань полностью была удалена, будет нарастать новая. Постепенно боли стали отступать, и в один из дней Александра Васильевна сказала:

— В следующий раз снимем повязку, она вам больше не нужна!

На военно-врачебной комиссии председатель, высокий стройный подполковник, приветливо улыбнулся и протянул мне руку:

— Ну, как, летун, дела? Ого! — воскликнул он, освобождаясь от могучего рукопожатия. — А ну-ка — другой. Чувствую, все в порядке. Молодец Александра Васильевна. Да и ты молодец, терпение твое заслуживает высшей оценки.

Члены комиссии осмотрели руки. От ожогов не осталось никаких следов.

Наступил долгожданный день, когда Вячеслав Васильевич покинул госпиталь. Чувство радости и благодарности переполняло его сердце. Он здоров! Вновь будет летать! И это благодаря им, замечательным людям, медикам. Сколько добра, благородства, мужества в их сердцах! Как щедро дарят они все это человеку!

Каким было прощание?

Строгому читателю может показаться это банальным, но по рассказу Вячеслава Васильевича я увидел его таким.

Был холодный февральский день. Пронзительный ветер нес поземку, нагромождая сугробы на улицах. В кабинет врача осторожно постучали.

— Да, войдите. — Александра Васильевна оторвалась от работы и взглянула на дверь.

Вошел офицер в форме старшего лейтенанта. В руках его была огромная корзина, аккуратно укутанная бумагой.

— Разрешите войти, Александра Васильевна?

— А, Вячеслав Васильевич! Пожалуйста.

Старший лейтенант поставил корзину на стол и осторожно снял упаковку. В ней пламенели свежие красные розы.

— Ой! — вырвалось из груди Александры Васильевны, дрогнули ее губы, жемчужины слез брызнули из глаз.

Слезы счастья и благодарности стекали и по щекам офицера.

А за окном бесновалась метель.

КОМАНДИР

Мощный форштевень ракетного крейсера резал волну, фонтаном разбрасывая брызги. Корабль, набирая скорость, выходил из бухты. Багровый диск солнца медленна опадал к горизонту. Последний луч, позолотив гладь моря, коснулся ровной, как струна, далекой черты и стал погружаться в пучину. А крейсер уходил все дальше в море. Сгущались сумерки. На ходовом мостике засветились циферблаты многочисленных приборов.

Поставив рукоятки машинного телеграфа на "полный вперед", командир корабля капитан I ранга крепыш среднего роста задумчиво смотрел на остающиеся за кормой огни большого города. Вахтенный офицер — молодой старший лейтенант — взглянул на репитер гирокомпаса и запросил рулевого: "Как на румбе?"

Получив четкий доклад, скомандовал: "Так держать!" Оглянулся на зарево севастопольских огней, о чем-то подумал, вздохнул и задержал взгляд на командире. Тот стоял все в той же позе, весь ушедший в себя.

— Товарищ командир, вы сегодня что-то особенно задумчивы.

Капитан I ранга не ответил. Старший лейтенант понял: командир что-то вспоминает, и мысли его невеселые, не нужно быть надоедливым. Вахта длинная, до заданного района далеко.

Стемнело совсем. За кормой заискрился буран. На южном небе зажглись яркие большие звезды. Крейсер слегка покачивало. Командир сел в кресло, поинтересовался у вахтенного офицера сколько лежать на заданном курсе и, получив ответ: "Три часа пятьдесят семь минут", — помолчал и сказал:

— Знаете о чем я вспомнил?

Старший лейтенант насторожился.

— Наверное, вспомнили горящий Севастополь?