Плеск звездных морей. Очень далекий Тартесс

Раб и ухом не ведет на крик. Амбон сердится, велит Надсмотрщику взбодрить ленивого раба палкой.

— Скорее! — кричит, не жалея голоса. — Шевелитесь!

Подошел домашний раб в короткой одежде, согнулся в поклоне:

— Почтенный Амбон, там тебя купцы ожидают. Почтенный Дундул и еще один…

— Пусть ждут, — отвечает охрипший Амбон. — Некогда мне. Скажи им: царское повеление выполняю. Ну, чего там застряли?!

Жарко Амбону, борода взмокла от пота, завитые колечки распустились, обвисли. Под богатые одежды набилось пыли — дважды уже приказывал рабу чесать спину резной палочкой. Дивятся надсмотрщики — и чего торчит на лесах почтенный купец, все равно ведь ничего не понимает в кладке, только покрикивает: скорее, скорее… А скорее разве бывает? Раб ведь как? Только отвернешься, а он уж бездельничает. Известное дело: рабу лишь бы время тянуть — от похлебки до похлебки.

Старается почтенный Амбон: пусть все видят, сколь ревностно исполняет он царский указ. С каждым уложенным камнем приближается к нему заветное звание. Потому и терпит он пыль и жару, потому и торопит…

Купцы сидели под тенью шелковицы во дворе Амбонова дома. Второй час ждали хозяина, твердо решили дождаться.

— Мух развелось этим летом — погибельно, — сказал, зевая, седобородый Дундул. — И откуда они только берутся?

— Известно, откуда: от стражников, да поглотит их утроба Черного Быка, — откликнулся Карутан. — Их не меньше, чем мух, развелось.

— Одни стражники у тебя на уме. Не задевал бы их — обошлось бы без обиды.

— Обнаглели! — кипятился Карутан. — Помню, отец каждую луну дарил уличному стражнику две монеты, так тот с поклонами пятился, по ночам ходил вокруг двора, оберегал от воров.

— Что поделаешь, другие времена настали. Мой дед при покойном царе в совете старейшин сидел, и царь слушал, что посоветуют.

Тут Дундул подозрительно покосился на откормленного вольноотпущенника, который в углу двора усердно начищал серебряные кошачьи ошейники. Не понравился ему раздвоенный кончик носа вольноотпущенника, и он замолчал, не стал продолжать опасного разговора.

Карутан проследил его взгляд, сказал с усмешечкой:

— Уже и ошейники приготовил для кошек почтенный Амбон. В блистательные выбивается.

Помолчали, пока не ушел вольноотпущенник.

— Слышал я, — сказал Дундул, — будто почтенный Самбак начал выделывать кошачью сбрую. А ведь какой купец был!

— Меня хоть серебром завали, а я постыдным товаром торговать не стану.

— Не зарекайся, — вздохнул Дундул.

Карутан с ожесточением плюнул в бассейн, и тут как раз во двор вошел долгожданный Амбон.

— Хвала Нетону, почтенные, — бросил он, на ходу скидывая одежды, и полез в бассейн.

— Да хранит тебя Черный Бык, — вызывающе ответил Карутан.

Амбон, зажав ноздри и уши, с головой погрузился в воду. Фыркая, вылез на верхнюю ступень. Подскочил раб, обтер хозяина, подал сосуд с благовонием. Амбон понюхал и сказал, хлопая себя по жирной груди:

— Зачем пожаловали, почтенные?

Дундул с достоинством помолчал, прежде чем ответить. Уж очень зазнался Амбон с тех пор, как нашел дорожку в царский дворец. Ждать заставил, как будто должники пришли к нему просить отсрочки. Он, Дундул, ни в чем прежде не уступал Амбону — ни в кораблях, ни в богатстве. Но с тех нор, как посыпались на Амбона царские милости, разбогател он невиданно. Скупает корабли у купцов помельче, целые флотилии отправляет к Оловянным островам. Сам Павлидий благоволит к нему, ловчиле толстобрюхому…

Спокойно рассказал Дундул про наглость стражников.

— Зачем вы ходили к фокейскому кораблю? — сухо спросил Амбон.

— То есть как — зачем? — Карутан выбросил вперед руки, но Дундул дернул горячего купца за рукав.

— Мы ходили по торговому делу, почтенный Амбон, — сказал он. — Ты поставлен в нашем квартале старейшиной и должен защищать купцов. Если стражников не накажут, купцам житья не будет.

— Стражники несли службу, — сказал Амбон, болтая ногами в воде. — Им велено смотреть, чтоб возле фокейского корабля поменьше болталось посторонних…

— Это мы — посторонние на торговой пристани? — опять вскипел Карутан.

И опять уравновешенный Дундул остановил его.

— Послушай, сказал он, печально глядя на Амбона, — давай говорить как купец с купцом. Сам знаешь — заморской торговлей возвысился Тартесс. Нашими трудами, трудами наших отцов и дедов накоплены его богатства…

— Удивляюсь я тебе, — прервал Дундула Амбон. — Как будто не слушаешь ты глашатаев, что выкликают царскую мудрость. Сущность не в торговле. Сущность — в накоплении голубого серебра. Как ребенку, приходится тебе втолковывать.

У Дундула кадык заходил вверх вниз на тощей шее, лицо покрылось красными пятнами. Однако купец не дал волю гневу.

— Амбон, — продолжал он терпеливо. — Нехорошо стало в Тартессе. Ты что же — не видишь, что склады забиты оловом и медью, а торговать не с кем? Вспомни: фокейские корабли один за другим приплывали в Тартесс. А теперь? Мы поссорились с Гадиром, мы допустили, что Карфаген хочет отнять у нас морскую торговлю. Так дальше нельзя. Или мириться надо с Карфагеном, или идти на него войной.