– Он тебя не знает. – Ну вот, все-таки придется уговаривать или, хуже всего, приказывать. А еще хуже – угрожать. Угроз она не простит, и Илье очень не хотелось угрожать Юленьке.
– Знает! Если следил за Магдой, то должен был видеть и меня…
– Будет темно…
– И что? Думаешь, платья достаточно, чтобы сойти за меня? Платье и парик? Ловушка для идиота, а ты сам сказал, что он – далеко не идиот!
И Дашка вскочила.
– Она права, Илья! – выпяченный Дашкин палец уперся в грудь. – Права, и ты это понимаешь.
– А по-моему, мы все тут круто ошибаемся. Очень круто. И самым разумным было бы не заниматься самодеятельностью, а позвонить куда следует, – пробурчал Баньшин, впрочем, не слишком-то уверенно. – И если уж на то пошло, то мой долг – остановить это безумие.
И снова все замолчали, вернулись к занятиям прерванным, помогавшим скоротать ожидание.
А вечер наплывал. Сумерки сгущались, к лиловому добавился и темно-синий, на самой границе неба, и яркий, ослепительный желтый узкой полосой, в которой тонул солнечный шар. Что-то было не так… что-то было неправильно в этой логичной, в общем-то, цепочке размышлений. Чего-то недоставало.
И Илья, сев у приоткрытого балкона, принялся наново перечислять то, что было известно.
Во-первых, Леха, хитрец, подлец и лжец. Умелый лжец, сумевший создать иллюзию собственного падения, сыгравший ничтожество и отпугнувший этой ничтожностью, как скунс отпугивает вонью. Да, к нему брезговали приближаться, ему отказывали в праве на разум, ему подыгрывали, недооценивая.
Во-вторых, Магда… Магда не развелась с ним. Почему? Новый хозяин не желал ее развода? Или просто не думал о нем? А сама Магда не смела. Потом побег. Когда бегаешь и прячешься, то не стоит затевать судебные процессы. Потом… потом он нашел ее. Точнее, случайно узнал, что бывшая жена может стать богатой и очень богатой.
Если не станет безумной.
В-третьих, если она все же станет безумной, то супруг, оформивший опеку, получит право распоряжаться состоянием. Надо полагать, состоянием немалым, если Лешенька решился на подобную игру. Что ж, помывшись, побрившись, потратив день-другой на салон красоты, нарядившись в костюм, он сумел бы произвести впечатление адекватного человека.
В-четвертых, Леха сумел найти Магду, сыграть на фобиях и комплексах, на ее зависти к сестре, на страхе перед бывшим любовником. Сообразил, что она не знает о смерти Грига. А если бы узнала, то… то, надо полагать, он все равно воспользовался бы этим страхом, сыграл бы возвращение мертвеца.
В-пятых, убийство Шульмы. Вполне логично, если подумать. С одной стороны, устраняется конкурент и угроза развода, с другой – вот оно и доказательство, что Григ жив. Или другое, что Магда виновна, должен был быть у Лешеньки запасной план.
В-шестых, Юленька и собачьи головы… Плеть Гекаты. Нет, если головы еще хоть как-то да вписывались в схему – вряд ли нормальный человек пойдет на подобную месть, следовательно, вот еще одно доказательство ненормальности Магды, – то Плеть в нее не ложилась.
Ни вдоль, ни поперек, ни вообще как-либо иначе.
Илья закрыл глаза и снова пересмотрел схему. Нет, не сходится. Точнее, все сходится, кроме Плети. Ну не нужна она была Лехе! Зачем тогда требовать?
– Я в туалет, – сказала Юленька, поднимаясь. – И… и в ванную.
Черт, с мысли сбила, а ведь рядом уже была, совсем-совсем рядом.
За окном окончательно стемнело, и небо в этой черноте казалось каменным, неживым.
Выйти из квартиры получилось легче, чем Юленька предполагала. Никто не обратил внимания, никто не вызвался сопровождать ее к клозету и уж тем паче дожидаться возвращения. Нет, они даже не повернулись в ее сторону. Ну и пускай, сейчас эта незаметность на руку.
В туалет Юленька пошла, села на унитаз, поворошила ногой старые газеты, сваленные в углу. Из-под газет выполз паук и тут же скрылся в кипе отсыревшей бумаги.
Юленька встала. Разулась. На цыпочках вышла в коридор, потом – к входной двери. К счастью, та открылась бесшумно. И закрылась так же. Юленька торопливо, но в то же время стараясь не шуметь, добежала до первого этажа, нырнула под лестницу, затаилась, прислушалась. Тихо. Никто не бежит, не кричит, не зовет… Правильно, никому-то она не нужна.
Ну и ладно, ну и хорошо.
Пол холодный, и мокрый, и грязный, наверное. Бабушка бы стала пенять за этакое раздолбайство, да и Зоя Павловна не одобрила бы. Зоя Павловна, пожалуй, согласилась бы с Баньшиным, что надо вызвать милицию. Но ведь и Баньшин из милиции, значит, правильно все?
Нет, не правильно. Магду могут убить. Юленьку могут убить. Или убить того, кто ею притворяется. А Юленьке не хотелось, чтобы из-за нее кто-нибудь умер. Если уж придется, то лучше самой… да, самой. Хоть раз в жизни что-то сделать самой.
Она обулась и, выбравшись из подъезда, достала телефон. Магда должна понять, что так будет правильнее всего. Магда всегда ее понимала, пусть не хотела признаваться в этом.
– Алло? – Юленька, перебежав дорогу, присела за старой машиной, просто на случай, если за ней все-таки следят. – Магда, это… я.