Плясать до смерти

И прощальный костер, несмотря на запреты властей (надо признать, весьма робкие), все же вспыхнул – в аккурат напротив дачи, чуть не ограбленной. Кузя швырял драгоценные дрова охапками. Из-за них едва не разгорелся сыр-бор… но разгорелся костер!

– Остановись, безумец! – Я пытался его удержать. – Зима еще впереди!

– Уйди! – отпихивал он меня с пути. Для него это был языческий костер, память о маме. Огонь уже доставал небеса, загибался ветром. Как бы – теперь уже и нашу – дачу не запалить! А, неважно!

Удивительно, сколь высокие чувства рождает огонь! Все мы стояли вокруг костра, взявшись за руки, взрослые и дети, и среди нас не было мелких людей! Тени наши – выше могучих елей. Я нашел взглядом Настю: они держались за руки с Тимом, смеялись!.. Было в ее жизни счастье.

Утром мы разошлись на Финнбане (как называли мы Финляндский вокзал). Обнялись – давно не ведали такого счастья. Оказывается, дети могут не только огорчать, но и радовать.

Друзья наши уехали в метро, мы пошли по улице Комсомола на остановку трамвая.

Втиснулись в переполненный душный вагон. Настя была румяная, веселая. Трамвай, растянув пружины между вагонами, с натугой поднимался к Литейному мосту. И вдруг – замерзшая Нева уже белела за окнами – зрачки у Насти затуманились, потом закатились, и она грохнулась во весь рост в проход в бывшей материнской дубленке. Лежала бледная и бездыханная. Вздох, скорее крик, пронесся по вагону: только что стояла девочка, улыбалась!

Вожатая, даже не успев вникнуть, резко затормозила. Мы стояли в самом начале Литейного моста, где трамваи за всю историю никогда не останавливались (разве что от бомб), и эта необычность еще усиливала ужас.

Военный в каракулевой папахе и с медицинскими петлицами наклонился над Настей.

– Откройте двери, дайте воздуха! – крикнул он, и двери с шипением открылись. Влетела метель, и тревога, как я почувствовал, охватила всех: наши несчастья совсем рядом и только ждут!

Настины зрачки вплыли обратно.

– Все нормально, все хорошо, – пролепетала она.

И зрачки снова уплыли.

– Давайте туда ее, – кивнул медик. Вдоль набережной шли корпуса знаменитой Военно-медицинской академии.

С подножки Настя сошла сама, поддерживаемая нами, но на тротуаре опять отключилась – несли с военным по очереди. Летела метель. Трамвай медленно, словно тоже еще не очнувшись, поднимался на мост. Я проводил его взглядом. Да. Значимый состав! Хоть в музей. Вошли в него здоровыми и счастливыми, а вышли…

Роскошный подъезд. Отвели тяжелые двери и оказались в высоком гулком зале с бюстами великих. Вот, довелось. Сколько их, гениальных медиков. Сияют их лбы! А болеют люди не меньше. Но это гениям не в упрек, они герои. Даже наш майор, невысокий чин, но тоже, видно, светило, ни времени не пожалел, ни сил. Настьку увезли. Вернулся он один.

– Сейчас сделают томограмму мозга вашей дочери! – успокоил меня майор, но мне от его слов стало страшно. – Надеюсь, ничего серьезного! Ну, будьте.

– Спасибо вам!

Не знаю, сколько ждали. Вышел врач в нежно-зеленом комбинезоне и такой же шапочке.

– Вы? – глянув на нас, почему-то удивился. Интересно, чего ждал? Останется тайной. – Вот, собственно, – показал снимок на глянцевом листе. Словно кругленькие срезы томатов, страшно только, что черные.

– Что это?

– Мозг вашей дочери.

– И… что?

– Ну вот: тут и тут.

– Что?!

– Вкрапления жидкости в клетках мозга.

Почему-то не сказал – “вашей дочери”!

– А… она там должна быть?

– По идее – нет.

– Так откуда же она?

Пожал плечом. Мол, не знаю. Признался перед бюстами великих!

– Возможно, родовая травма, – задумался он. – Хотя это навряд ли. Мозг герметичен, как вы, наверное, знаете.

Наверное, знаем…

– Или наследственное, – посмотрел на нас.

– Может, последствия удара копытом? Меня в детстве лошадь лягнула. – Я раскололся, раз уж на то пошло.

– Да вряд ли, – посмотрел на меня. – Приобретенные травмы, говорят, не наследуются.

Хотя мой безумный батя уверяет, что так. Именно “травмами” выводит новые сорта.

– Так откуда же?

– Если бы я знал, здесь бы стоял! – кивнул на строй бюстов.

– А дальше что?

– А ничего. Ждем. Пока себя не покажет.

– Но ведь уже показало?

– Да.

– Так что… госпитализация?

– Ну почему? – даже повеселел. – Забирайте вашу дочь. Может, проживет, про это и не вспомнит!

А может, и вспомнит. Но это уже не волнует их. И это в лучшей из Академий!

Настя лежала в маленькой комнатке на белом топчане. Увидев нас, села.

– Спокойно, Настя! Не так резко. – Врач как давний друг произнес, придержал ее плечо. – Ну, значит так. – Глянул на нас, приглашая к вниманию, и обратился к ней: – Пока – ничего страшного.

Надо ждать?!

– Так что делать с ее головой?! – не выдержав, воскликнула Нонна.

– Делать? – повторил врач. – “Делать с головой” вообще надо как можно меньше. Любое вмешательство в столь тонкую материю (Настя, улыбнувшись, ткнула пальцем в темечко) нежелательно. Слон в посудной лавке – это еще мягкий пример. Главное – избегать стрессов! – Он уже повернулся к Насте. – Больше отдыхать. Соблюдать режим. До свидания, Настя. Сосредоточься. Родители, вижу, не очень серьезные у тебя!

Как догадался?

Вышли.