Плясать до смерти

Опять ты все сваливаешь на невинное существо, а она лишь в это попала. Однако что делать? Новое существо живет уже в другой жизни. Прежнюю – не удержать! Можно было удержать? Но как? Остаться тут? Некоторые, чуть напрягшись, остались. Расселение дома Всесоюзного института растениеводства не было уж таким насильственным. Просто как бы лучшим давали квартиры в новостройках, что принято было тогда считать удачей. И мы с нашей интеллигентностью – или правильнее это назвать безразличием? – согласились. И провалились в другую жизнь. Какой-то морок, туман. Начать снова распаковывать узлы, двигать на прежние места старую мебель, оставляемую здесь? Все еще можно вернуть! Может, и мама тогда не уедет?.. Нет, обидится: это же ее наградили новой квартирой, на прощанье, а я этим пренебрегу? “Там больше комнат!” Зачем? Наваждение, из него не выпутаться! Обидится мама, изумится тесть, который и так считает меня ненормальным… Вот он входит в дверь, весь такой правильный! Специально поменялись на Петергоф, уехали из центра, чтобы внучка была на воздухе! А тут я с непонятной дурью оставляю дочь здесь? Не осилю их!

И все покатилось по проложенным кем-то рельсам. Вошла восторженно-умиленная, как и положено, теща. Ты-то сам чего так раскис? Улыбайся! Тесть (особенно запомнил в тот день его) был элегантен, гладко выбрит, тогда еще красив. И как настоящий “инженэр” обстоятелен, аккуратен, все делал обдуманно и четко. Специально привезенной тряпкой вытер колеса, умело сложил коляску, и мы засунули ее в багажник такси. Спустилась Нонна с Настей на руках.

– Смотри, Настька, больше не вернешься сюда! – Нонна, растрогавшись, подняла ее, и Настя увидела наш Саперный – переулок счастья.

– Ну всё, всё, поехали! – заторопил тесть. Мол, незачем показывать внучке то, чего уже нет; “надо жить реальной жизнью!” – один из основных его тезисов. Тесть и теща расцеловались с мамой: они любили друг друга и она уезжала. Так вот Настя попала под всеобщий разъезд.

– С тобой, Валерий, скоро увидимся! – строго сказал тесть. Хлопнула дверка такси, и они уехали.

Мама утерла слезу. Как-то не так начинается новая жизнь!

Мы вернулись наверх, сели, смотрели. Последние минуты! Всю мебель почти оставляли тут: и кованый сундук, и большой узорный буфет, и стол на круглых тумбах, на который положили меня, принеся из роддома. Надо было и Настю туда положить, чтобы прониклась хоть чем-то. Не успел. В новом жилье уже этого не будет.

“На прощанье” – так я назвал свой рассказ, самый ранний, про все, что оставил тут. Вот – выглянул в окошко – атланты мои у дома напротив: один, как положено, босой, а другой почему-то в ботинках со шнурками! Нигде больше не видел такого – специально для меня. Как без них буду?.. Гуд бай!

Звонок. Грузчики!

Даже и они, оглядев высокие светлые комнаты, старую мебель (“Не забираете?”), чуть удивились. Однорукий (надо же, как бывает) грузчик-бригадир прямо спросил:

– И охота вам с улиц Преображенского полка уезжать на болото? Вроде интеллигентные люди…

– Грузите! – махнул рукой я.

Поздно уже.

Исчезли последние дома города. Бесконечное кладбище, вдруг перешедшее в поле с торчащими кочанами, похожими на черепа. Веселенькое местечко.

Резко, без всякого предупреждения, пошел длинный однообразный дом. Неотличимая от других парадная – пришлось загибать пальцы, чтобы вычислить ее. Вот она, моя жизнь теперь.

– Вот здесь, стоп!

Пианино, однако, мы захватили, так что грузчикам удалось себя показать. Пятый этаж! Особенно потряс меня однорукий: бесстрашно брал самое тяжелое!

Уехали и они – последние из прежней жизни.

– Что ж… счастья вам! – неуверенно произнес однорукий.

Пустые стены. Дальний закат.

Долгое время спал не раздеваясь на нераспакованных узлах и сны были сладкие: что весь этот переезд – сновидение, и просыпаюсь у себя на Саперном, и солнце на той стене, где всегда! Порой даже вставал и ходил в этом счастливом сне, и вдруг… Где я?! Нет ничего! Сумасшедшие, что ли, сюда выселены, которые тут ходят и как бы довольны?

А еще и в Петергофе непонятно что! Нашел единственную на всем гигантском пустыре телефонную будку.

– Это ты? Голос какой-то странный, – удивилась Нонна.

Так неделю ж вообще не разговаривал! Не пользовался им!

– А приезжай, а? Тут не очень…

Вагон громко дребезжал, особенно почему-то на остановках. За домиками – залив. Берег этот никогда не был финским, всегда был нашенским, и это сказалось. Роскошь петергофских фонтанов и дворцов – и бедность окружающей жизни. Теперь тут прорезались теща и тесть. Причудливые персонажи. Но как зато расскажу я о них моим приятелям! Я бодрился. Снова смотрел, может быть, появится что-то радостное? Плыли величественные – в те годы обшарпанные – дворцы и замки. Стрельчатый, готический, желтый петергофский вокзал.