Плясать до смерти

Наверное, разумно им было пока учиться, но они уже считали себя большими людьми, и ни разу об учебе речь не зашла, лишь о гигантских творческих планах. Особенно уверенно разглагольствовала Настя – откуда взялось?

И вот мы мялись на платформе, у электрички на Петергоф, и расставались, быть может, надолго.

Бледный Колька стоял рядом с Настей с тем же обшарпанным чемоданом, с которым мы когда-то перевезли Настьку от деда с бабкой, полные надежд. И вот она с тем же чемоданом, с которым Петергоф покидала, теперь возвращается. Чего добилась? Разве что к чемодану добавился Колька – не только “недопеченный” актер, но еще и…

– Может, останетесь?

Настя покачала головой.

– Справитесь? – с большим сомнением спросил я.

– Это наши проблемы! – рявкнула Настя.

…Но что она могла предложить? Только свою непонятную уверенность! Увезла Кольку в Петергоф, где нет ни театра, ни студии, ни даже, по-моему, самодеятельности. Увезла только потому, что там она полная хозяйка и, наконец, получит возможность командовать бесконтрольно!

Талант, конечно, пробьется и из тайги. Настя, кажется, решила, что она одна воспитает Кольку, без института и театра. А заодно и себя? Нет, себя она и так считает мэтром. Вот только с чего?!

Когда бы я туда ни звонил, они были дома. Однако назвать этот дом мирным было нельзя. Бабку упаковали, но микроб безумия поселился там.

– Да! – Колька трубку не брал, а срывал. При этом в его голосе слышалась и отчаянная надежда: а вдруг Голливуд?!

– Здорово, Никола! Ну как вы там?

– Спрашивайте у вашей дочери! – истерически орал он и с грохотом кидал трубку на стол. И долгое время ее никто не брал: они “беседовали” друг с другом! Да, не похоже на влюбленную пару! Зато однажды я вдруг услышал в трубке заливистый лай двух собак. Что это еще за аллегории?

Голос Насти, взявшей наконец-то трубку, был сух, даже строг. Но я-то уже знал: чем спокойнее говорит она, тем больший ужас творится.

– Да, отец! Говори скорее. Мы заняты!

Это – занятие?

– У вас что, собаки?

Настя вздохнула, и вздох этот означал: господи, совсем отец выжил из ума, нечем заняться!

– А-а! – как бы вспомнив про такую мелочь, сказала она. – Это приятели попросили нас присмотреть, пока они за границей.

– Сразу двое?

– А что такого? У нас много друзей!

Боюсь, что собак больше.

– Она все врет! – Колька выхватил трубку. – Она сама, пьяная, этих псов приволокла, сперва одного, потом другого! Теперь все трое, вместе с ней, меня тут грызут!

Трубка снова оказывалась у нее, и голос ее просто давил ледяным спокойствием. Может, и правильно: а как еще с Колькой?

– Извини, отец. У нас репетиция. Не все получается, Колька распсиховался. Надо привести его в норму.

Репетиция чего?!

Ночью – звонок и Колькин истерический крик:

– Заберите вашу сволочь к себе! Я не могу больше!

Настькин вопль:

– Ну и уезжай к своей мамочке!

Сумасшедшая бабка, мне кажется, их все же немножко сдерживала: по ночам не звонили!

Надо как-то одернуть их.

– Действительно, Николай, ты забыл, где находишься! Дома у Насти!

Пауза. После чего Николай произносит спокойно:

– Где моя чашка?

Актер!.. Без ангажемента. Вешаю трубку.

Да, Настя одна взялась за дело, с которым не справляются мощнейшие медицинские учреждения! Или в тех крупнейших медицинских учреждениях никто так не упорен, как она?

Звоню днем, в культурное время, и абсолютно спокойный.

– Да-а-а… – наконец, голос Насти.

Теперь там зато слышны развязные посторонние голоса!

– Здорово! Что поделываете?

– Ре…пе…тируем.

Голос Настюльки сильно плывет. Ап-пробирует, видно, свой метод: избавление от наркомании с помощью пьянства! Но кто вылечится, а кто заболеет?! Перешибание одного кошмара другим – излюбленный ее метод… не давший пока плодов!

– И что же вы репетируете? – спрашиваю спокойно.

– Я говорила тебе! – вроде бы обижается. – Стас отъехал за рубеж и попросил вести пока его работу.

Щедрый Стас! Это тот, чьи собаки?

– Что, Настенька, за работа?

– Он вел театральную студию в Верхнем дворце…

Шикарно!

– …в корпусе Бенуа.

Еще более шикарно!

– Теперь нам приходится и это делать.

Особенно меня восхищает частица “и”.

– А какая пьеса? – интересуюсь я.

– …“Дюймовочка”, – после секундной паузы сообщает Настя и поясняет: – Это же ведь детская студия!

Во плетет!

– А голоса почему не детские? – вырывается у меня.

– Сегодня мы решили собрать родителей. Поговорить об их детях! – строго произносит она.

Она уже и воспитатель детей! Реванш за школьные мучения? Ну что ж, по звуку все вроде мирно. Но “видеоряд”, я знаю, ужасен. Смотреть нельзя. Представляю, что там на самом деле творится!

– Она все врет! – Колькин отчаянный вопль, оставленный без внимания.

Кладу трубку, тяжелую, как гиря. Хотя раньше легко такое же плел, ваял из воздуха замки, корпуса Бенуа! Выпила мой талант и чуть ли не всю кровь. Но успехов ее пока не видно.

…Есть успех! Правда, мой: переезжаем с этого болота на Невский, в самый центр Петербурга!

Закон (в порыве реформ его не успели еще отменить) требует после смерти члена Союза писателей, не имеющего наследников, вселить в его квартиру другого писателя. Это я.