Плясать до смерти (Роман, повесть)

За Аллой потянулись на воздух все. Только Кузю никак не вытащить: ходил по коридорам, прислушивался к скрипам.

— Всё же на ходу, можно поправить, — бормотал, крепко завороженный здешними перспективами.

— Скажи, что ты тут собираешься строить? — Остался с ним только я, верный друг. Кузя посмотрел на меня диковато.

— Новую жизнь!

Ночью спали так себе. Они в комнате, мы на террасе. Холодно, жестко. Но главное — мысли. От них не уйти. Что я подарю ей на семнадцатилетие? Важнейшая дата!

Вещь? К вещам она почему-то равнодушна. Как и Нонна. Но у той в пору молодости и красоты наряды были. А этой словно всё равно. Странная девочка. Да и не на что покупать — все наши вклады закрылись, и, кажется, навсегда!

Подарить ей к семнадцатилетию идею? Уже дарил. Возможно, когда-то сработают, но пока не видать. Надо что-то особенное, лишь такое и помнится и может выстроить жизнь. Но нету ничего. Отсюда — страданья!

Как же ее спасти?! Всю ночь не темнело, только светлело, и когда вовсе стало светло, бесшумно оделся. Дом обошел по росе, продребезжал стеклом. Кузя, видимо, тоже не спал — мгновенно явился. Рикашка, наш сторож, храпел.

Я приложил палец к губам: не разбудить бы! Повел Кузю в угол двора. Сперва он недоуменно таращился, после сообразил. Отвели сгнившую дверь сарая. Тут свалена наша жизнь! Спущенный футбольный мяч, что в детстве гоняли. Ракетки с лопнувшими струнами. Гамак. А вот посеребренный паутиной бредень — последний раз, наверное, «бредили» как раз в семнадцать.

Из груды ссохшихся «раритетов» вытащили его.

— Пойдем побредим, — предложил. Взяли и канистру.

Шучье озеро было еще в тумане — бр-р-р! Но, натеревшись спиртом снаружи и изнутри, смело вошли в воду, растянули сеть, каждому — палку в руки, разошлись широко! Долго тянули с натугой сеть в водяных зарослях, выдавливая ногами зловонные пузыри, оскальзываясь, падая плашмя. Превратились в глиняных големов. Туман разошелся, зато сошелся народ. Начались издевательства. Но мучились не зря. В целлофановом мешке бились-колотились два существа: рак и щука! Рака еле выпутали из ячеи. Здоровый попался. Щучка — с ладонь. Сплавали, вымылись и, в общем-то счастливые, вернулись.

Выманили наших дам, пошушукались, в домик-кухню зашли. Алла, конечно же, сразу выдвинула идею: щуку подарить Насте, а рака — Тимке. Равноправие. Но не в такой день! Даже Кузя дал ей отпор. Из кастрюли поднялся пар...

И когда наши дети, заспанные и недовольные (дети всегда недовольны!), сели за стол, грянуло «Хэппи бесдей!» и мы с Кузюшкой, полуодетые, но в чалмах (то ли восточные маги, то ли волхвы), на блюдах мейсенского фарфора внесли дары, беловатую щучку и розового рака, и поставили перед Настей, низко склонясь.

— Та-ак! А где лебедь?! — улыбнулась Настя.

Умная была дочь.

Поэтому прочел ей стих Пушкина. Рано, может быть, для ее возраста? Нет, похоже, пора.

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдет;
Что пройдет, то будет мило.

Поцеловал ее. И тут порыв ветра и, словно торжественная барабанная дробь, град шишек по крыше. Зааплодировали. Настя раскланялась.

Я, стараясь показать, что не только слово свыше, но и наше целебно, свой стих сочинил:

Кто кидается шишками?
Бог. Вот одна залетела в сапог.
Сразу две прискакали в шалаш.
Развлекается, строгий-то наш!

Овации были, но уже послабей. Стали ломать с Настей рака. Оказалось, первый раз в ее жизни. Показал ей его «животик» (называемый почему-то шейкой), расколупал, протянул ей розовую дольку — ни разу еще, бедняжка, не ела! А мы провели молодость в грудах рачьей скорлупы! Куда делось всё? Что за время ей выпало?

— Давай, папа, ты укуси! — растрогалась Настя.

— Да я уж... укусывал, в свое время!

Настя всосала шейку, мяла языком.

— Ску-усна?! — спросила Нонна с выражением счастья, будто ела она сама.

Да и я был счастлив. С детьми всё переживаешь повторно. Наслаждение сейчас намного сильнее, чем ел бы сам!

Друзья наши смотрели слегка ревниво на этот ритуал — вокруг их Тима таких церемоний почему-то не происходило.

— Так день рождения же! — приметив их недовольство, простодушно объяснил я.

А где щука? Щуренок исчез! Оказывается, его под шумок стянул милый наш песик. Вздохнул виновато. И тем, надо отметить, всё спас.

— Ладно! Гуляем! — Я потрепал кудри на его лбу.

Все засмеялись, кроме Тима, который побледнел даже, обидевшись всерьез... Интересный мальчик!

— Так! Закусочка хорошая! — Настя, довольная, погладила живот. — Теперь надо бы!..

— А давай!

Развели немножко спирта «Рояль» — единственное крепкое питье того времени.

— Ну, Настя! — Я поднял рюмку. — Чтобы всё было по-твоему, но чтобы и нам это нравилось!

— Обещаю, отец!

Мы поцеловались.