Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира

Впереди шоссе мерцало от жара. Оно бежало вдоль подножия нагорья, по берегу доисторического моря. Какого сорта были деревья, я понятия не имел. Это слово Джеймс однажды ввернул на уроке биологии – сорт. Учительница сказала, что речь идет о форме жизни, о биологическом виде. «Только не когда тебе его продают в супермаркете», – отрезал Джеймс. Короче, независимо от сорта они были низкорослые, темно-зеленые, практически одинаковые и редко разбросанные. От деревьев моя мысль перескочила на труп в кузове – интересно, а он какого сорта? Ужасная вообще-то мысль, но я все равно расхохотался.

Впереди из знойного марева возник грузовик. Мерцание текло по дороге к «тойоте», окружало ее, вздымаясь от плавящегося асфальта, пока мир вокруг не заволокся словно пеленой воды. Мягко подтормаживая, чтобы не потерять контроль, я старался оставаться на дороге, между белых линий, летящих назад по обе стороны капота. Силуэты рыб плавали по краям поля зрения. Одна поплыла мне прямо в лицо, так что пришлось вильнуть. Над головой прошла какая-то тень, и я поднял глаза на гигантское клокочущее брюхо морского вала, катящегося к берегу.

Визг грузового клаксона вернул меня на дорогу. Волны? Над дорогой? Дымка растаяла, а с ней и все мысли о трупах неизвестного науке сорта. Такое мышление работает в городах, но не здесь.

Меня обуял страх.

Правда из-за нервного напряжения стало легче сосредоточиваться на дороге. Что я вообще тут делаю, носясь по австралийскому захолустью с трупом в багажнике? Ответа у меня не было. Полиция патрулировала шоссе, выборочно проверяя машины на наркотики. Что если они меня остановят?

Какой бы квест ни гнал меня вперед, я мечтал, чтобы он поскорее кончился.

Ночью мне снова снилась вода. Я оказался опять в той придорожной забегаловке, стоял посреди шоссе. Грузовики проносились мимо, ревя в ночном воздухе. Шел дождь, и чистая, целительная влага бежала с асфальта и уходила в землю на обочине среди могил.

Меня разбудили ранние утренние сумерки. Земля промокла, как губка, палатка отсырела. Дождь и правда прошел. Прежде чем сворачиваться, я оставил все немного просушиться, поставил воду для кофе и вышел с равнины на шоссе. Фуры, всю ночь несшиеся мимо, исчезли. Окровавленный труп кенгуру, обсиженный рвущими плоть воронами, служил наглядным объяснением глухого удара, который я слышал, уже засыпая.

Отсвет в той дальней точке, где хайвей встречался с горизонтом, возвещал зарю. Первые лучи солнца отражались в мокром асфальте. Четыре светоносных тропы втекали в восходящий над краем мира розовый диск – тонкая пленка воды, оставшаяся в мелких колеях, вдавленных в дорогу грузовиками. Бесконечный трафик дал момент чистой красоты. Я немного поглазел на эту картину и вернулся к газовой плитке и закипающей воде.

Мне нужно было на нее взглянуть.

Глотая горячий кофе, я отпер ящик. Стояло утро четвертого дня на пустынной жаре, а она еще даже не начала пахнуть. Одному богу известно, что я стану делать, когда это начнется. Завалю ее льдом? Поеду по пустыне в пикапе, истекающем конденсатом? Ей вообще-то полагается пахнуть. Она как-никак умерла. Сердцебиения не было. И в этом виноват я, потому что я ее подстрелил. Я попробовал представить, как буду объяснять ее присутствие в машине полиции, и не смог. Интересно, она вообще человек? Может, это поможет мне выкрутиться в суде? Убить не-человека – за это что-нибудь дают? Но от знания того, что я убил, оно меня все равно не спасет.

Я поднял крышку. Она лежала в воде глубиной в фут. Волосы плавали по поверхности вокруг лица, словно темный восход.

Я уронил кофе, отшатнулся и рухнул в грязь.

– Ты там в порядке, паренек?

Среди деревьев стоял дом на колесах – я только теперь его увидел. Под покровом ночи на стоянку приехали еще путешественники.

– Черт.

Я умудрился как-то захлопнуть крышку. Дальше осталось только принять приглашение на завтрак – выбора все равно не было – и сидеть, всю дорогу думать, что еще я успел увидеть там, в ящике, кроме четверти тонны воды, взявшейся из ниоткуда: тонкий узор темно-золотых чешуек, с булавочную головку каждая, на коже вокруг раны, и черный камень в пупке – теперь гладкий и сияющий, как полированный гематит.

Я даже не пытался понять увиденное. Странность следовала за мной по пятам и все равно не отстанет, пока эта загадка не разрешится.

Зато теперь мне было ясно: да, я в полном ужасе, и с этим ничего не поделаешь. Больше всего меня пугала картина нимба из волос, колышущегося в мерцающей воде.

Прежде чем ехать дальше, я вытащил карту. Стирлинг был в тысяче без малого километров, плюс-минус, в зависимости от того, по какой дороге ехать на запад от Норсмена.

Стирлинг? Тут до меня дошло, куда я на самом деле направлялся с тех самых пор, как загрузил тело девушки в ружейное отделение у Скалы Сердца.

Блафф Нолл.

Я ехал хоронить ее рядом с отцом. Вот насколько это все было важно.

И настоятельно. Тысяча километров – такое расстояние можно покрыть за один день. После этого я уеду и никогда больше не вернусь.