Пляска на бойне

Я прошелся по одной стороне улицы, потом пошел назад по другой. Когда какой-то чернокожий мальчишка шепнул мне: «Травки?» — я не мотнул головой, чтобы он отстал, а поманил его пальцем и вошел в парадное.

Он вошел сразу за мной и, почти не шевеля губами, спросил, чего мне надо.

— Я ищу Ти-Джея, — сказал я.

— Ти-Джея? — переспросил он. — Если бы он у меня был, я бы вам обязательно продал. И много не запросил бы.

— Ты его знаешь?

— А что, разве это человека так зовут? Я-то подумал, это зелье какое-то.

— Ладно, не важно, — сказал я и повернулся, чтобы уйти, но он тронул меня за руку.

— Эй, не спешите так, — сказал он. — Мы же еще не кончили разговаривать. Кто это — Ти-Джей? Он ди-джей?[27] Ди-джей Ти-Джей, ничего, а?

— Если ты его не знаешь…

— Ти-Джей — помню, был один такой, он играл за «Янки». Томми Джон, да? Он уже сошел. А если вам чего надо от Ти-Джея, так давайте я вам добуду то же самое.

Я дал ему свою карточку:

— Передай ему, чтобы мне позвонил.

— Да что я ему пейджер, что ли?

У меня состоялось с полдюжины таких разговоров с полдюжиной других столпов здешнего общества. Одни говорили, что знают Ти-Джея, другие — что нет, но я не поверил ни тем, ни другим. Никто из них не мог понять, кто я такой, но наверняка я был либо потенциальный эксплуататор, либо потенциальная жертва — либо я собирался поиметь их, либо можно было поиметь меня самого.

Мне пришло в голову, что я мог бы, пожалуй, завербовать себе в помощники кого-нибудь из них, а не разыскивать Ти-Джея — ведь он, в сущности, всего лишь один из попрошаек с Двойки, правда, на редкость везучий, если вспомнить, с какой легкостью он выманил пять долларов у такого стреляного воробья, как я. Если уж раздавать пятерки, то тут сколько угодно мальчишек, готовых их брать. И их не нужно разыскивать, а Ти-Джея я мог и не найти. Прошло полгода с тех пор, как я его встретил, а для здешних мест это немалое время. Он мог перебраться в другую часть города. Мог найти себе работу. А мог сидеть в колонии для несовершеннолетних на острове Райкер или же отбывать срок в какой-нибудь настоящей тюрьме.

А может быть, его и в живых уже нет. Когда это пришло мне в голову, я окинул взглядом улицу и подумал: многие ли из мальчишек, которых я вижу сейчас, доживут до тридцати пяти? Одних погубят наркотики, других — болезни, а из оставшихся кое-кто, и немало, прикончат друг друга. Это была невеселая мысль, и я отогнал ее. Сорок Вторая и в настоящем времени представляла достаточно мрачное зрелище. А стоило подумать о будущем, как видеть ее становилось просто невмоготу.

Начало Дому Завета было положено, когда один священник епископальной церкви впервые разрешил мальчишкам, убежавшим из дома, спать на полу в его квартире в Челси. Вскоре он уговорил какого-то домовладельца пожертвовать ему полуразвалившийся доходный дом в нескольких кварталах от вокзала Пенсильвания-Стэйшн, другие жертвователи собрали достаточно денег, чтобы он мог приобрести несколько соседних домов. А два года назад еще один благотворитель купил шестиэтажное промышленное здание и тоже пожертвовал его на благое дело. Я отправился туда с Сорок Второй, и седая женщина с суровыми синими глазами рассказала мне всю историю заведения.

— Это здание мальчишки называют «Новый Завет», — сказала она, — а первый комплекс — конечно, «Ветхий Завет». Отец Джойнер хлопочет, чтобы нам пожертвовали кое-какую недвижимость в Ист-Виллидж[28], — как они будут называть ее, я и представить себе не могу. Остаются только Апокрифы, но мне почему-то кажется, что ребятам это покажется недостаточно хлестким.

Мы разговаривали в вестибюле здания. На стене висели правила внутреннего распорядка. Здесь принимали с любого возраста до двадцати одного года, но запрещалось проносить алкоголь, оружие и наркотики, а с часа ночи до восьми утра двери закрывались и никого не впускали.

Миссис Хиллстром была любезна, но осторожна, да оно и понятно: она еще не знала, кто я — будущий жертвователь или хищник, который подыскивает себе жертву среди ее подопечных. Но в любом случае шансов проникнуть в приют дальше вестибюля я не имел: хотя ни оружия, ни наркотиков при мне не было, возраст явно не подходил.

Я показал ей рисунки, изображавшие обоих мальчиков. Даже не взглянув на них, она сказала:

— Мне очень жаль, но у нас не полагается давать сведения, кто живет у нас, а кто нет.

— Не надо никаких таких сведений, — сказал я. — Оба они здесь не живут.

Только после этого она посмотрела на рисунки.

— Они нарисованы, — сказала она. — Любопытно.

— Я думаю, кто-то из них, а может, и оба могли побывать здесь. Вероятно, оба убежали из дома.

— Брошенные дети, — сказала она и принялась внимательно разглядывать рисунки по очереди. — Похожи на братьев. Кто они такие?

— Это я и пытаюсь выяснить. Я не знаю ни их фамилий, ни откуда они.

— А что с ними случилось?

— По-моему, один умер. А тот, что помладше, в опасности. — Я на мгновение задумался. — А возможно, уже и вне опасности.

— «Вне опасности»? Значит, он, может быть, тоже умер, вы это хотите сказать?

— Думаю, что да.