— Я случайно когда-то подняла Вилли из гроба в дневное время. У меня уже образовалась с ним связь, которой нет с Реквиемом.
Он мысленно шепнул мне:
—
— Как же я буду использовать некромантию, чтобы освободить его от
— Некоторый порочный круг имеется,
Я как можно сильнее прижалась к Жан-Клоду, потом обернулась и посмотрела на Реквиема. Он смотрел на нас, как умирающий от жажды в дюймах от прохладной глади озера, будто между ним и водой — стекло. Наконец-то до меня дошло кое-что.
— Он же не просто
Жан-Клод успокаивающими движениями провел руками по моей спине.
—
— Я думала, это невозможно.
— Я это видел у Белль. Видел, как она отдавала
— Она это делала намеренно.
— Ей хотелось посмотреть, может ли
Я посмотрела на Реквиема:
— Физических следов.
—
— Но у нее не вышло, — сказала я.
— Она умела делиться
— Странник… — начала я.
Он остановил меня поднесенной ко рту рукой и сказал у меня в голове:
— Тише,
Я подумала:
— Ты сказал не говорить мысленно, потому что некоторые из других мастеров вампиров могут нас подслушать.
— Они все еще мертвы для мира, но в этой комнате нас могут услышать.
— Ты им не доверяешь?
— Я не хотел бы широко оповещать о том, что ты смогла заставить что-то делать члена совета.
В этом был смысл. И я подумала медленно и тщательно:
— Странник брал у меня кровь, когда я вызвала Вилли. Я его вызвала кровью.
— Тогда накорми нашего Реквиема.
Эта идея не показалась мне удачной.
— Когда-то он брал у меня кровь. Что, если наша проблема отчасти связана с этим? Ашер считает, что любого вампира, бравшего мою кровь, влечет ко мне.
— Ты очень вкусна,
— Дело не только в этом, тут еще что-то есть.
— Мы хотим, чтобы наши вампиры были к нам привязаны,
Я была у него в голове достаточно близко, чтобы ощутить, что он в это верит. Ему не нравилось видеть околдованного Реквиема.
— Тебе это внушает почти такую же жуть, как мне. Почему? Ведь это же укрепляет нашу власть и силу?
— Может быть, но я не приглашал в наши земли Реквиема или кого бы то ни было, чтобы поработить. Я предлагал кров, но не оковы.
— Огги сказал, что ты бываешь сентиментален себе во вред.
Он сказал вслух:
— Может быть. Но ты мне показала, что сентиментальность — это не всегда плохо.
Я посмотрела в это невероятно красивое лицо и ощутила, как растет во мне любовь почти как физическая сила. Она заполнила меня, раздуваясь вверх, пока не заболело в груди, не перехватило горло и не стало жечь глаза. Послушать, так глупо, но я любила его. Любила его целиком, но более всего то, что любовь ко мне сделала его лучше. От его слов, чему я научила его насчет сентиментальности, мне захотелось плакать. Ричард каждый раз напоминал мне, что я холодна и кровожадна. Если бы это было так, я не могла бы научить Жан-Клода тому, что он сейчас сказал. Нельзя научить тому, чего не знает сам учитель.
Он поцеловал меня, поцеловал нежно, одна его рука скрылась у меня в волосах. Отодвинувшись, он прошептал:
— Никогда не думал, что увижу у тебя такой взгляд — такой взгляд, когда ты смотришь на меня.
— Я люблю тебя, — сказала я, касаясь его руки у себя на лице.
— Я знаю, но есть разные виды любви,
— Каких других? — спросила я, не в силах оставить это без прояснения.
Он глянул на меня укоризненно, будто я знала ответ, и — да, наверное, знала. Ричард почти до отчаяния ревновал к Мике и Натэниелу, но сейчас я впервые поняла, что и Жан-Клод тоже ревнует. А ревность — это всегда больно. И мне стало жаль, что я дала ему повод сомневаться, как сильно я его люблю. Он никогда не стал бы держать меня за руку в родильном зале или пылесосить полы, но в пределах его образа жизни я могла просить его о чем угодно.