Пляски бесов

В сумочке Оленька несла рубаху Володимира, расшитую Стасей. В голове – воспоминание о роскошных богатствах, которые таили в себе номера: парче, красных покрывалах с бахромой, дубовых шкафчиках, глубоких зеркалах, золотых абажурах и гуцульских ковриках, аккуратно положенных на пол. А еще о гладких ваннах, кафельных полах, белых хрустящих полотенцах и прочих излишествах, о существовании которых Оленька, прожив всю жизнь в доме своих небедствующих родителей, не подозревала. Тем больше у нее было причин поспешить. Все будет так, как обещала ведьма. Видно, сами темные силы помогают Оленьке, раз удалось ей с первого раза оказаться в пустой комнате Володимира незамеченной. Видно, такова судьба Оленьки – стать хозяйкой всех тех богатств, которые она лицезрела сегодня.

Оленька обернулась на круглую гору. Небо насупилось, и неблагоприятный, недобрый туман встал над макушкой горы. Стоило морозу набрать силу, как и туман, скованный холодом, поменял цвет и сделался похожим на пар, валящий из кипящего котла. Увидела Оленька, как рябится зеленая рука на дне реки – то птица какая-то села на воду в том месте. И тут случился еще один обман – привиделось Оленьке, будто рука манит ее, зовет зелеными пальцами. Поспешила девушка прочь, и больше не оборачивалась. А если б задержалась она на том месте, чтоб, пренебрегая холодом, насладиться красотой карпатской природы, то глазам ее к вечеру открылся б еще один оптический обман – погустевшие и потемневшие тени с макушки горы поднимались высоко и уходили прямо в круглую дыру, ровно вырезанную на небе. И тут, с этого места, дыру было не спутать с луной. Ведь и луна может быть для наших глаз лишь оптическим обманом. Но не узнать этого, не проверить. Идя по берегу реки, можно дойти до ее изгиба и так убедиться, что остроконечная гора не только не преграждает дорогу ее течению, но еще и стоит далеко от нее – расстояние на целый километр потянет. А до луны не дойти, не дотянуться. Стало быть, и не узнать наверняка – присутствует она на небе или отсутствует.

Бабка Леська только кивнула, когда Оленька предъявила ей чужую рубаху, развернув ее вышивкой наружу. Под тусклом светом лампы розы потемнели, а там, где проходила червонная нитка, окровавились. Они зримо превращались в пятна крови – брудной, неживой. Оленька протянула ведьме две свечки, завернутую в бумагу.

– На стол положи, – проскрипела та, и Оленька послушно положила свечи на стол, где по-прежнему стоял вверх дном клобук. – Рубаху там же оставь, – недружелюбно добавила бабка.

Оленька передернула плечами – не по нраву ей было то, как бабка смотрела на нее. Словно сквозь. Словно и не хороша была Оленька. Словно и не отбрасывали ее длинные ресницы темных теней на белые щеки. Давно уже, с самого детства научилась Оленька различать среди многих других взглядов тот, которым одаривают красоту. Сделайся теперь Оленька невидимкой и встань напротив смотрящего, спиной к тому, на что смотрит он, ей бы и оборачиваться не пришлось, чтобы понять – красивое за ее спиной или нет. Одна Леська смотрела на девушку так, словно была Оленька прозрачной водой, за которой ничего нет.

Оленька подала голос, и ведьма только вполуха поворотилась к ней, будто досадуя, что с пустого места кто-то заговорил.

– Давай свою вещь, – приказала ведьма, перебивая ее.

Оленька сняла с руки перчатку. Но сняла лишь для того, чтобы в сумочке какую-нибудь ненужную вещь поискать.

– Перчатку давай, – проговорила бабка, и на секунду глаза ее вспыхнули, перестав быть непроглядными.

Перчатка та была из тонкой кожи, на шелковой подкладке и с кружевом на запястье. Оленька послушно протянула ее.

– Оставь там, где сидишь, – ведьма качнулась назад, лицо ее скрылось в тени и сделалось таким же темным, как лица на иконах, потемневших, наверное, от той ауры, которую имели Леськины черные дела, творимые при святых. В полоске света, идущего от окна, оставалась только бабкина грудь, на которой лежало распятие.

– На полную луну желание твое сбудется, – проговорила она.

Оленька поднялась. В зеркала серванта глянула и, повидавшись со своим отражением, снова осмелела.

– А разве Стася красивая? – обратилась Оленька к ведьме, присовокупив к вопросу короткий смешок.

Да разве ж одна Оленька хотела знать, что господарский сын нашел в чернявой Стасе? У всего села была потребность удовлетворить в том вопросе свое любопытство. Пусть признается ведьма – она Стаське помогла. И пусть теперь ей, Оленьке поможет. Но так, чтобы уже навсегда. Чтобы ни одна другая не смогла, встав на черном пороге, просить ведьму дать ей то же самое.

Подняла ведьма на Оленьку свои водяные глаза. Показалось Оленьке что нет больше ее красоты – смылась она под взглядом ведьмы, как нарисованная. А потому пришлось ей спешно снова оборотиться к зеркалам, и те ее успокоили.

Поднялась ведьма. Встала у окна, оборотившись к девушке черной спиной. Поднялась и Оленька, решив, что не дождаться ей от бабки ответа.

– Стася сильная, – проговорила вдруг ведьма. – В том и есть красота.