Пляски теней (СИ)

Маша уже давно научилась искусно прятаться в свою раковину. Главное, не взорваться.

И на этот раз она поступает как обычно: старается представить сидящую напротив попадью в нелепом виде. Как вертлявого скользкого мима в трико, выбеленного, фальшивого, или как клоуна, с ярко намалеванным ртом. Слова – разноцветные шарики выскакивают из его рта и весело прыгают по столу, по скамейкам, по полу…

Главное, сохранять спокойствие.

– Снега намело, – говорит Маша. – Весь двор в снегу.

– И что? Лопата в сарае… Воздух свежий, морозный – благодать одна! Другая бы за счастье посчитала такой труд – на природе, сама себе хозяйка… Мне вот батюшка тоже лопатку подарил. Небольшую, детскую. Утром встаю: раз – и снежок в сторону летит, два – и дорожка чистая. Работай да любуйся на плод своих трудов.

– У нас почти километр до трассы.

– С Божией помощью, потихоньку да помаленьку, с молитвой да с радостью в сердце все одолеется. Или руки боишься замозолить, маникюрчик свой попортить? – ехидно усмехается матушка. – О душе нужно думать, а не о плоти своей бренной. Вчера вот в храм явилась такая же, как ты, нафуфыренная, наманикюренная, и в брюках. Ногти зеленые, длиннющие, камнями поблескивают, а на каждом крашеном ногте по сорок бесов сидят. Да-да, не смейся, – метнув на невестку недобрый взгляд, продолжает попадья. – Об этом писали святые старцы, я сама читала… И девка эта, значит, к батюшке на исповедь прямиком. С бесами-то на каждом пальце! На исповедь! Бесстыжая! Еле ее остановила. Пальто, говорит, у меня длинное, чего вы цепляетесь? Фыркнула, да из храма вон убежала, гордячка…

– Это, конечно, возмутительно, – с еле уловимой издевкой отвечает Маша, – но, вы правы, с таким гостями осторожность нужна. Может, вокруг церкви забор установить? Глухой, железный. И колючей проволоки побольше намотать. По верху… – Машу несет, она уже не сдерживается. – И вышки по периметру не забудьте. И немецких овчарок запустите, чтобы пускали только верных прихожан, преданных и послушных.

– Мудрствуешь ты много, – в голосе матушки слышится раздражение, она в толк не возьмет, глупа ее невестка или, напротив, совет дельный дает. Может, и вправду – помочь хочет.

– Поменьше бы думала, – на всякий случай говорит попадья, отворачивается и идет прочь, скорбно качая головой. Молится нужно за детей. Ох, дети-дети… Тяжела ноша, но ничего. Материнская доля такая.

ГЛАВА 9

БЕСПОКОЙНЫЙ СОН

По вечерам, после обильного ужина, лежа в белоснежной пуховой постели, матушка любила предаться размышлениям. Оно и неудивительно, ибо наполненный желудок весьма располагает к божественному философствованию. Вроде, и жизнь удалась, и батюшка пристроен, и почет-уважение-помощь со стороны людей влиятельных и денежных, и церквушка, с Божией помощью, подымается, притвор вот на днях закончили белить, из Софрина иконки должны к престольному поспеть, а болит материнское сердце, плачет душа. Нет мира в батюшкиной семье, послушания нет и смирения.

В прежние времена-то как хорошо жили, семьи были большие, родителей почитали, свекрови с невестками ладили, вместе боженьке молились, благодать одна! А теперь что? Мир развращенный пролез в святая святых, в батюшкин дом, и сеет здесь гнусь и разврат. Срам один! Срам! Матушка вздрогнула. «Эко, до чего додумалась, – подумала она и поспешила отогнать прочь гнетущие мысли. – Хотя… батюшка-то опять припозднился, наверняка, у девки этой сидит. Как медом ему намазано. Зна-а-а-ем мы этот мед…». Матушка вздохнула, тяжело поднялась с постели и подошла к окну. В соседней избе, слава тебе, Господи, уже погасили свет, хлопнула входная дверь, значит, батюшка здесь, в доме. Успокоенная попадья вернулась в постель, поправила сползший на пол край одеяла, взбила подушку, устроилась поудобнее и начала шептать вечернюю молитву. Но слова молитвы путались, сонные мысли блуждали где-то далеко-далеко, вырисовывая в туманном сознании замысловатые узоры. Наконец Морфей окутал ее своей вязкой паутиной и погрузил в сон, тревожный и опасный.

Приснилась ей какая-то гадость. Будто бы из темной бездны медленно выплывает сухонькая старушонка в белом платочке. «Помоги, помоги мне», – шепчет она своими морщинистыми губами и тянет к попадье руки, костлявые, длинные, с синими, в каменьях ногтями. Пошла… пошла… прочь! Не хочу! Не надо! Старуха подкрадывается все ближе и ближе. В ее глазах, безумных, мутных, горит адский огонек. «Доченька, родненькая – спаси меня!» – шепчет старуха до боли знакомым голосом. Матушке тяжело дышать, ей кажется, что кто-то невидимый, тяжелый садится на ее грудь, просовывает между ребрами свои руки, холодными, скользкими пальцами сдавливает бешено стучащее сердце. Тощая старуха ложится рядом. «Спаси меня, доченька, спаси меня! – продолжает шептать она, стягивая с матушки теплое пуховое одеяло. – Мне холодно здесь, согрей меня, доченька!».