Пляски теней (СИ)

Пошлость имеет огромную силу. Обрушиваясь на нормального человека, она сначала вызывает очевидное замешательство, недоумение, а затем, словно черная дыра, быстро опутывает и забирает в свои тиски. Всякий, попавший в лапы пошлости, вынужден притупить свои чувства: обоняние, зрение, слух, одеревенеть, отупеть, чтобы не отравиться ядовитыми испарениями. На какое-то время Мария почти утратила эту чувствительность к пошлости, ежедневно сталкиваясь с банальностью и мелочным церковным цинизмом, она словно застыла, окаменела и отмахивалась от празднословных назиданий скорее по привычке. Но теперь все изменилось. Казалось, она вынырнула из морока и, сделав первый вздох, наконец-то увидела свет. Поток, живой, свежий, ворвался в ее жизнь и вынес все ложное и фальшивое. А главное, исчез страх, и Маша, в недоумении оглядываясь вокруг, не могла понять, что заставляло ее так долго играть по чужим правилам, подчиняться, терпеть это невыносимое притворство. Но только сейчас, после нравоучительной беседы своих родственников с Александром, она поняла, что отмалчиваться больше нельзя и что люди, живущее рядом с ней, способны на многое. Ради сохранения своего покоя, ради собственного благополучия они проглотят и выплюнут любого, вставшего у них на пути.

– Машенька, голубушка, сумочки помоги мне донести, а то ножки мои совсем устали, целый день без устали, а годы-то уже не те… – в голосе матушки не чувствовалось ни упрека, ни обиды.

Маша с интересом посмотрела на свекровь. «Потрясающая актриса! – подумала она. – Ей бы в театре цены не было! Опять, что ли, в игры решила поиграть со мной?».

– Вы встречались с Александром? Зачем?

– Батюшка сегодня был вынужден поговорить с ним, – скорбно ответила попадья и, поставив тяжелые пакеты на землю, внимательно посмотрела на свою невестку.

– По какому праву?

– Странный вопрос… Что значит, по какому праву? По праву духовного пастыря.

– Духовного!? Это право дает вам ерундой заниматься?

– Какой ерундой? Духовная беседа – это, знаешь ли, деточка, не ерунда.

– Гадости обо мне говорить, чушь молоть – это нормально? И все это по духовному праву?!

Матушка опешила и некоторое время недоуменно смотрела на Машу

– Да как же ты можешь? – искренне удивилась она. – Где ты набралась этакой наглости? Тебе бы затаиться, помолчать, а ты… Другая бы в ноги бросилась, ползала бы у ног, ноги целовала бы, прощения отмаливая, а ты… Как потом в глаза нам смотреть будешь? Если же у нас кто не по-божески живет, если кто против Бога поступает, грешит, дурные дела делает, тогда он действительно виноват и заслуживает, чтобы его осуждали. А ты сама смелости набралась и набрасываешься на меня! Смелости где набралась после такого-то стыда? И хоть бы раскаялась! Хоть бы поняла, что матушку да батюшку обидела! Ну, сделала грех – ну и раскайся! Попроси прощения! Простите, мол, матушка, что так вас огорчила! Ты вот со мной сейчас разговариваешь, наш хлеб-соль ешь, не брезгуешь, живешь рядом с нами, а я молюсь о тебе постоянно, думаю, дай своей добродетелью образумлю… Может, после моих молитв ангел-хранитель наставит тебя на путь истинный, не отвернется от тебя, от такой-то…

Слова, вылезавшие из попадьи, были такими же бесцветными и вязкими, как она сама, они бесконечно тянулись, цеплялись друг за друга, опутывали густой слюной, и Маше на какое-то мгновение показалось, что она опять погружается в тягучую трясину бесконечного пустословия. «И не захлебнется же своей болтовней!», – раздраженно подумала она и встряхнула головой, чтобы отогнать этот морок:

– Когда вы так говорите, у меня ощущение, что вы бредите!

– Брежу!? – охнула матушка Нина. – Я что, по-твоему, не в своем уме? Сумасшедшей меня выставить хочешь? О своей душе бы подумала! Погибаешь ведь…

– О своей душе я позабочусь сама, но если вы еще когда-нибудь сунете свой в нос в мою жизнь, я собираю вещи, и ни меня, ни моих детей вы никогда больше здесь не увидите! Вас это устраивает? Тогда, пожалуйста, продолжайте кудахтать во все стороны.

– Да как же это ты… Угрожаешь? Мне!? Я своими глазами все видела… Своими глазами! Страсти-мордасти все это! Очнешься ведь когда-нибудь, на коленях приползешь прощения молить, но поздно будет, сама опозоришься и нас с батюшкой опозоришь!

– Послушайте, когда-нибудь этот бред прекратится? Фантазии ваши когда-нибудь прекратятся? И вообще, вас что, никогда не учили, что жизнь других людей нужно уважать, что нельзя вмешиваться в чужую судьбу? Откуда эта убежденность в собственной исключительности, собственной непогрешимости? Вы чего под окнами-то ходили, чего вынюхивали? Как же мне объяснить вам, что это стыдно? Подглядывать, подслушивать, сплетничать – стыдно! Стыдно! Я еще раз повторяю, это моя жизнь и мой выбор. Каким бы он ни был. Вы меня услышали?

– Ты о моем стыде говоришь? Да как язык твой поворачивается говорить такое? Мне стыдиться? Мне?!

– Боже, кому я это говорю? – Маша махнула рукой и пошла прочь.