Пляж

Сколько прошло времени, я не знал. Мысли путались. Гуля спала у меня на коленях. Вокруг тоже все спали или лежали с открытыми глазами. От сравнений со Средневековьем было не отделаться. Будто попал в фильм «Андрей Рублёв» Тарковского или прямиком в татаро-монгольское иго. Хан Едигей осаждает наш монастырь. «Опять Борисоглеб»: устало подумал я.

Придерживая голову Гули, я осторожно встал и пошёл к выходу. На этот раз мне никто не мешал.

На улице был сильный ветер. В воздухе летали пыль и песок. На дороге я увидел Рому и Гену, почему-то в мешковатых, грубых рубахах. У одного в руках был топор, у второго – дубина. Они меня заметили, переглянулись.

Прикрыв лицо рукой, я с трудом продвигался вперёд, пока не упёрся в край обрыва.

Сверху Москва была как на ладони. Огненные бичи хлестали город, с корнем вырывая золотые купола церквей, кружа в воздухе каменные дома. По всем дорогам из Москвы сплошной вереницей двигались обозы и телеги с беженцами.

Когда первая из них поравнялась с монастырём, кто-то, Рома или Гена, крепко схватил лошадь за уздцы, а второй ловко запрыгнул на приступок, резко открыл дверь и за шкирку выкинул кого-то на землю, тут же спрыгнул и обрушил на голову…

Я закричал, но не услышал крика. Кто-то сзади дотронулся до моего плеча. Я обернулся и увидел перед собой старуху-настоятельницу.

– Пойдём в храм, нечего тебе тут смотреть! – она потянула меня за руку, насильно потащив к двери.

– Что же они делают?

– Святым делом занимаются. Они разбойники. Наши Рах и Гест. Ты Евангелие читал? Бог любит и прощает разбойников.

Неожиданно она потянулась ко мне.

– Поцелуй меня! Зачем тебе эта басурманка? Вражеской она веры, не пара тебе!

Наконец я рассмеялся, и наваждение ушло…

* * *

Рядом с монастырём оказалась стоянка такси. Приятная мелочь, 50 рублей в любой конец города. Гуля продиктовала водителю адрес ресторана, заботливо выписанный ещё в Москве и взятый из рейтинга «Топ-10 мест, где стоит есть в…» одного модного журнала. В провинциальных городах всегда надо выбирать самые дорогие рестораны. По ценам они сравнимы со средними московскими, зато внутри, как правило, чисто, опрятно и чаще всего вкусно. Даже несмотря на вечные кокошники и матрёшки. А главное, избалованный столичный червь в каждом из нас не начинает брезгливо корчиться и возмущаться…

Нюкта

У меня на стене – дома-многоэтажки, а над ними – громадная башня-циклоп с одним крошечным окном на самой верхушке.

Свет от фонаря на улице сплёл из теней целый город. Я разглядываю его уже целый час. Это моё единственное развлечение. Ещё муха назойливо жужжит над головой. Но я поклялся не убивать живых существ после того, как убил себя сам.

У всех наверняка перед сном бывало ощущение, как будто лежишь голый на железных носилках. Холодно, знобит, мурашки по коже. В такие моменты вся жизнь отчётливо и неотвратимо предстаёт перед тобой. Из темноты на тебя смотрят все твои грехи. Ложь, подлость, трусость ползают, как сороконожки, из угла в угол.

Но в отличие от вас, я действительно лежу голый на железных носилках. В морге.

Причём в морге, которого я ужасно боялся в детстве. Старое, обветшалое здание на набережной Яузы. Вот оно, кстати:

Каждый день по дороге из дома в школу и обратно я вынужден был проходить мимо него. Даже днём оно внушало мне страх и отвращение.

* * *

Вообще-то это история о любви. Началась она здесь:

На Гусятниковом переулке есть дом – старый заброшенный особняк XIX века. Усадьба фон Беренса, перестроенная в 1905 году под училище, как я позже прочитал в услужливой Википедии. Дом этот, несомненно, обладал каким-то особым притяжением. По крайней мере, в тот день, когда я проходил мимо, меня потянуло к нему, как магнитом.

Первое, что поразило – дом со всех сторон был усыпан жёлтыми, осенними листьями. И это в самый разгар лета, когда всё вокруг в зелени. Как я убедился впоследствии, листья эти сохранялись круглый год. Такая вот необъяснимая зона осени.

Я помню, мне вдруг дико захотелось зайти в дом, попасть внутрь. Стёртая добела медная ручка двери как будто звала дотронуться до неё. Но тогда, к счастью, я этого не сделал.

С Улей я познакомился в сквере рядом с домом, напротив памятника Ленину.

Красивая, черноволосая, со смешной причёской. Сложно описать двумя словами человека, в которого влюблён. Редкое имя – Ульяна.

Я впервые знакомился с девушкой на улице. А она, казалось, была вовсе не удивлена тому, что я к ней подошёл. Тогда я ещё не знал, что из нас двоих удивляться предстояло лишь мне одному.

Уля, как и я, боготворила Москву. Только совсем не ту, которую мы с вами наблюдаем из окон. Она была влюблена в Москву на рубеже XIX и XX веков и научила меня её видеть. Хотите – верьте, хотите – нет, я перестал замечать рекламные баннеры, бесконечные фастфуды и пробки. Как только Уля брала меня под руку, я и правда оказывался в году этак в 1901-м или даже раньше – в 1897-м. Знаете, Москва в это время была намного уютнее.