Пляж на Эльтигене

Наступило молчание. Поленька понимала, что в изучающем взгляде Подзоровой нет ничего хорошего. Прямо чувствовала, как тают, исчезают, разлетаются вдребезги остатки уважения, восхищения, взаимной приязни. Стало пусто, тоскливо. На старом обшарпанном столе Подзоровой проступила чернильница с медным, потемневшим от времени колпачком. Протертое зеленое сукно завернулось на краях. На нем лежали облупившиеся школьные ручки и стоял телефон допотопного образца. Во всем видна была небрежность, неуютность. Откуда же сила и власть у этой старой женщины? Может, так только кажется и в действительности ничего нет?

— Я буду добиваться своих прав, — обронила Поленька тихо.

— Мне жаль вас, — был ответ.

Она с решительностью откланялась.

Нельзя сказать, чтобы Поленька не пробовала остановиться. Не раз она отказывалась от дальнейшей борьбы, откладывала неотложные дела, связанные с продвижением жалоб. Но, откладывая и отказываясь, она словно останавливалась на бегу и переводила дух, боясь признаться себе, что жизнь пуста.

Обиды вспыхивали вновь.

Промаявшись и не найдя поддержки у Подзоровой, Поленька обратилась в суд. И тяжба, которую она так ждала, затянулась на несколько лет. Уже не дочь, не Служба, а хождение по адвокатам и прокурорам, писание жалоб составляли главный интерес в ее жизни.

Если бы кто-то предположил, а тем более вслух высказался, будто все эти хождения и тяжбы доставляют Поленьке удовольствие, она бы страшно возмутилась. В действительности хлопоты требовали массу времени, сил, нервов. Но она уже не представляла себе, как можно обойтись без них и ограничить свою жизнь обычными домашними и служебными заботами.

Оттого ли, что хождения по судам наложили отпечаток на характер, но Поленька стала иначе улыбаться, а потом и вовсе перестала изображать приветливость, рассудив, что к делу это не относится. Люди тоже перестали приветливо улыбаться при встрече с ней, как улыбались и радовались раньше.

В глазах нового начальника уже не вспыхивали искорки при виде своей секретарши, он стал раздражителен и ворчлив. Но Поленька противопоставила этому безукоризненную четкость в работе и осталась на месте.

Однажды она встретила Павлика. Сутулясь он шел по другой стороне улицы. Видел ее, она ясно чувствовала, но не поздоровался. И Поленька вдруг с облегчением обнаружила, что отпустила наконец сжимавшая ее годами тоска. И она могла спокойно глядеть на Павлика и ни о чем не жалеть. Раньше казалось, что сожаление будет вечно с ней, и теперь, освободившись от него, она почувствовала радость и легкость.

За эти годы Павлик умирал дважды — сдавало сердце. Однако характера у него хватало, чтобы ее не замечать. Поленька старалась отплатить тем же и думала, что это ей удается. Иногда хотелось просто человеческого общения, но Павлик и этим не удостаивал ее. Тогда мстительные чувства вырывались на простор, и Поленька говорила себе, что должна быть крепка и решительна, обязана доказать свою правоту. А вся правота заключалась для нее в желании досадить Павлику, сделать так, чтобы он дрогнул, заколебался, увидел бы, как она сильна и самостоятельна.

Несмотря на то что Подзорова лично препятствовала ее судебным делам, Поленьке удалось добиться, чтобы начали рассматривать вопрос о сарае. Ей посоветовали взять адвоката. В качестве свидетеля она вызвала Надюшку, которая училась к тому времени в медицинском техникуме. Вначале разговор у юриста складывался хорошо. Поленька долго рассуждала о достоинстве и правах, ей удалось произвести впечатление и вызвать у себя самые неподдельные слезы. Все испортила Надюшка. Когда адвокат спросил ее о чем-то, дочь изменилась в лице и, поднявшись с места, крикнула:

— Как не стыдно, мама!

17

После этого выкрика процесс расстроился. Веское слово сказала и Подзорова. Говорила она больше о Павлике. Поленька не представляла, что можно так расписать человека, превознести геройство, как будто он только вернулся с войны, честность, благородство, — чего она только не нашла. После ее выступления Поленька поняла, что возражать бесполезно и ждать нечего.

Надюшка вышла из суда рыдая и уехала не попрощавшись. А главное, прокурор после беседы с Подзоровой переменил свое мнение. Он работал еще пять лет, и, пока его не перевели с повышением в другое место, ход для Поленькиного дела был закрыт.

Назначение нового прокурора она встретила с радостью. Знала, что подействуют те же самые слова о глумлении над правами и человеческим достоинством. Явившись на прием, долго говорила о том, как она несчастна и одинока. Прокурор извлек запыленное дело, и оно сдвинулось.

В горсовете Подзорова уже не работала, другие люди пришли ей на смену. Когда новый прокурор пожелал видеть Зою Васильевну, Поленька не удивилась. Ее враги постепенно уходили со своих постов и становились не страшны. Встретив Подзорову на станции, Поленька передала ей приглашение прокурора, скрывая всеми силами мстительное чувство торжества.