Это было то, что я на самом деле думала. Но Эрику я сказала совсем другое.
— Знаешь, что толку глазеть на нее с другого конца танцплощадки? Никто не поверит; что мы с тобой влюблены друг в друга, если ты будешь весь день таращиться только на свою мать. Попробуй сделать вид, что тебе хорошо со мной, что мы прекрасно проводим время вместе, и ты ее заинтригуешь: она не выдержит и подойдет.
— Ты думаешь?
— Женщины все такие, — уверенно заявила я.
— Ладно, — согласился Эрик, немного оживая. — Давай притворимся, что нам весело.
Он придвинул свой стул поближе к моему и, развернувшись ко мне, изобразил подобие улыбки, которая больше была похожа на оскал.
— Боже мой, Эрик, ты так улыбаешься? Это же кошмар.
— Как могу, так и улыбаюсь. По тебе тоже не скажешь, что ты всем довольна.
— Ты прав. Давай о чем-нибудь поговорим.
— О чем?
— Ну хорошо, давай делать так, как нас учили в драмшколе, если мы в массовке изображали беседу. Смотри, ты просто несколько раз повторяешь слово «абракадабра», а время от времени вставляешь «сы-ы-ыр» и улыбаешься. Понял?
Эрик фыркнул.
— Нам никто не поверит.
— Да это всяко лучше, чем то, как мы ведем себя сейчас. Люди думают, что мы ссоримся, а предполагается, что мы влюблены, у нас роман, который начался, между прочим, не так давно.
— Ладно, — вздохнул Эрик. — Абракадабра, абракадабра… абракадабра-дабра. Сы-ы-ыр!
— Баракада, баракада… карабада… ерунда.
— Ты о чем? — спросил Эрик.
— Да так, ассоциации.
— Не понимаю.
— Какая разница? Сы-ы-ыр!
Но Эрик уже не обращал на меня внимания.
— О боже, — прошептал он. — Кажется, мама идет к нам.
И точно. Миссис Нордофф направлялась к нам через танцплощадку с решительностью Наполеона, готового бросить Веллингтону перчатку и вызвать его на дуэль.
— Эрик, — обратилась она к сыну, поравнявшись с нашим столиком, — нам надо поговорить. Пойдем в холл.
— Конечно, мамочка. — Эрик вскочил. — Я… э… Лиззи, я ненадолго.
Он робко двинулся вслед за матерью. Я показала, что держу за него кулачки, и беззвучно, одними губами сказала: «Удачи!» Ох и понадобится же она ему сейчас…
Глава 15
Эрик оставил меня за столом в одиночестве. Я с надеждой огляделась. Мой опыт на данный момент подсказывал, что стоит американцу или американке услышать мой британский акцент, как их уже никто и ничто не заставит побороть искушение заговорить со мной. Всем хочется послушать про «историческую родину», даже если сами они ведут род от шведов, русских или китайцев. И все они рвутся поговорить о своем происхождении и родословной. Работая в «Ледибойз», я познакомилась по меньшей мере с тремя ребятами, утверждавшими, что они — прямые потомки короля Артура. Если вы думаете, что англичане одержимы разговорами о предках, так я вам честно скажу: увлечение моих соотечественников не идет ни в какое сравнение со страстью американцев. Американцы обожают поговорить о своем происхождении, и больше этого они любят только одно — смотреть телевизор.
Это напоминает разговоры про «прошлую жизнь». Любая женщина, сменившая, по ее мнению, хотя бы однажды земную оболочку, будет уверять вас, что в прошлой жизни она была королевой Елизаветой или Клеопатрой. Ни одна из них не скажет, что была служанкой или рабыней. Вот то же самое и с генеалогией. Если человек завел разговор на эту тему — будьте уверены, он ни за что не скажет, что происходит от крестьян, возделывавших торфяные болота.
Но сегодня что-то никто не хотел обсудить со мной прародителей. Зато у меня возникло чувство, что кое-кто активно обсуждает меня. Я встретилась глазами с парочкой кузин Эрика, которые шептались, откровенно меня разглядывая, и явно недоумевали, что такая славная девушка делает со стопроцентным геем. Я помахала им рукой. Представьте, это их нисколько не смутило и не побудило подойти и познакомиться со мной.
Я сидела и крутила за ножку бокал с шампанским. Похоже, даже официанты стали обходить меня стороной. Неужели так бросается в глаза, что я всего лишь притворщица, чужак в стае? В стае?.. Ха! Не смешите меня. Уж скорее тогда в своре, которая боится, что Эрик хочет ввести в их круг постороннего человека, который сочтет себя вправе претендовать на наследство.
Я обошла стол и встала так, чтобы огромная ваза с цветами заслонила меня от взглядов злобных кузин.
— Вас оставили в одиночестве?
Это был врач миссис Нордофф. Он неслышно вырос у меня за спиной. Я и не заметила, как он подошел: чуть-чуть выглядывая из-за ярко-желтых роз, я все смотрела на кузин, хихикающих надо мной.
— Ой, вы меня напугали! — воскликнула я. И, немного придя в себя, добавила: — Эрик пошел поговорить с мамой.
— Именно поэтому я решил, что мне стоит пойти пообщаться с вами.
— Благородный поступок. Спасибо.
— Не благодарите. Я очень этому рад.
Врач улыбнулся, и это была единственная искренняя улыбка, которую я увидела за весь день. Я уже успела убедиться в том, что семья Нордоффов обладает очень специфической мимикой. От того выражения лица, которое они называют улыбкой, не то что кровь стынет в жилах — ртуть, и та замерзла бы.
— Меня зовут Скотт, — представился врач. — Скотт Уолкер.
— Лиззи Джордан.