Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

Нужно понимать: это не было письмо, направленное против советской власти. И хотя среди людей, поставивших подписи под ним, два будущих знаменитых диссидента: академик Андрей Сахаров (к тому времени трижды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий) и писатель Виктор Некрасов (лауреат Сталинской премии за книгу «В окопах Сталинграда»), – это не письмо инакомыслящих. Более того, подписанты подчеркивали, что для них важно сохранение советской идеологии: «Мы убеждены, например, что реабилитация Сталина вызвала бы большое волнение среди интеллигенции и серьезно осложнила бы настроения в среде нашей молодежи. Как и вся советская общественность, мы обеспокоены за молодежь. Никакие разъяснения или статьи не заставят людей вновь поверить в Сталина; наоборот, они только создадут сумятицу и раздражение. Учитывая сложное экономическое и политическое положение нашей страны, идти на все это явно опасно».

Комитет государственной безопасности СССР – организация, сыгравшая существенную роль в жизни Майи Михайловны, – письмо, конечно, заметила. Тогдашний председатель КГБ Владимир Семичастный написал записку в ЦК КПСС, где назвал всех подписантов поименно и отметил, что «некоторые деятели культуры, а именно писатели С. Смирнов, Е. Евтушенко, режиссер С. Образцов и скульптор Конёнков, отказались подписать письмо». Главной целью «письма двадцати пяти» он считал «не столько доведение до сведения ЦК партии своего мнения по вопросу о культе личности Сталина, сколько распространение этого документа среди интеллигенции и молодежи».

Реабилитации Сталина ни на съезде, ни после него не произошло. Сыграло ли в этом роль «письмо двадцати пяти»? Кто знает, но то, что никаких серьезных последствий для авторов не было – факт. И все же для того, чтобы поставить под ним свое имя, нужно было обладать определенной смелостью. Всем подписавшим было что терять. Майе в том числе: после нескольких лет запретов ее выпустили на гастроли в США в 1959 году. Это была целая эпопея – скорее, политическая, чем балетная (я долго думала, в какой главе эту историю рассказать – о взаимоотношениях с властью или о гастролях, и решила, что все-таки в главе о власти). Потому что вопрос «можно ли отпустить Плисецкую танцевать за рубеж?» превратился в политический после ее демарша с «Лебединым озером», когда слишком активно аплодировавших зрителей приглашали «на беседу» в КГБ. Там боялись, что, если она выедет за рубеж, то не вернется. Но это же Плисецкая! Разве могла она смириться? «Я все время плыла против течения. Я этого не советую всем, потому что это нелегко», – говорила. Но легких путей не искала и часто шла напролом. Пытаясь добиться выезда на зарубежные гастроли, обращалась к Николаю Булганину, главе правительства и большому поклоннику балерин. Не помогло. Хотя справедливости ради: за границу Плисецкая выезжала. Но только в страны «социалистического лагеря» – Чехословакию, Венгрию, ГДР. Имя такие поездки не делали. По крайней мере, то имя, к которому стремилась Майя Михайловна, и то, которое принесли гастроли 1956 года в Лондоне Галине Улановой: «великая» и «легендарная». Плисецкая всегда была амбициозна: это нормально для любого артиста. Помните, как она говорила: «Как каждый артист, люблю и ценю успех». И успех ей нужен был всемирный.

Жена тогдашнего министра культуры Раиса Михайлова посоветовала обратиться напрямую к председателю КГБ Ивану Серову. С детства хулиганистая и не слишком (это если мягко) почитавшая авторитеты, Майя нашла способ позвонить ему по «вертушке» из одного начальственного кабинета в Министерстве культуры. Говорят, туда ее завел зять Никиты Хрущева Виктор Гонтарь, директор Киевской оперы: одну бы Плисецкую в кабинет с «вертушкой» не пустили. Как-то в интервью она говорила: «Мне сказал когда-то зять Хрущева: на вас горы доносов. Я никогда их не читала. Доносы писали в основном балетные люди, которым давали задания». Серов поднял трубку и неприятно удивился, услышав голос балерины. Но дальше было еще неприятнее:

– Что вам от меня надо?

– Я хотела с вами поговорить…

– О чем?

– Меня не выпускают за границу.

– А я тут при чем?

– Все говорят, что это вы меня не пускаете.

Буквально через полчаса приехавшие в Министерство культуры сотрудники КГБ сняли телефонный аппарат, с которого звонила Плисецкая, а секретаршу, разрешившую им воспользоваться, уволили. Плисецкая осталась невыездной. Годы спустя Майя напишет об этом в своей книге, но не все подробности расскажет: «Рада, что пережившие те времена согласились со мной: да, было так. Что я ничего не перепутала, не забыла. Впрочем, говорили мне иногда, что преувеличила. Нет, преуменьшила! Фразы генерала Серова “не смейте мне звонить, а не то пожалеете” не написала, как и многого другого».