Они шли быстро, широким шагом, не разговаривая и строго глядя каждый перед собой. Только теперь Илья отчетливо понял, что поселок этот – очень древний, и деревья здесь, в основном, вековые и старше. Что вокруг похоронено много жутких неразгаданных тайн – но все-таки не таких, к какой он сегодня невольно приблизился… На подходе к повороту в свой незаметный тупичок он забыл испугаться увидеть в нем белую машину с крестом – предвестницу очередного горя, ее вытеснили из сознания мысли о беде уже свершившейся и непоправимой – и, не дойдя, замер:
«скорая» грузно выехала, буксанув на повороте, и тяжело покатила прочь. В тот же миг рука Настасьи Марковны мягко сжала юноше локоть.
– У нас… Еще три дома в переулке есть, – малодушно пробормотал юноша, чувствуя, как дыхание перехватывает.
Они свернули.
– Нет. Это к вам, – попадья указала подбородком на знакомого Илье по прошлому участкового с богатыми усами, как раз закрывавшего за собой их калитку.
Участковый раздраженно шел прямо на опередившего спутницу Илью, но вдруг обогнул его и заступил дорогу Настасье Марковне.
– Ты чего это здесь?! – без всякого предисловия хамски гаркнул он ей в лицо. – Сказал – сиди в своей халупе и не шляйся – значит, сиди! Все не доходят руки двести девятую тебе оформить – ничего, дождешься как миленькая! Шастает она тут! А ну, проваливай, пока за решетку не упек!
Даже посреди всего липкого кошмара, вновь начавшего исподволь обволакивать сознание, Илья поразился тому, что усатый пигмей холуйского звания осмеливается говорить таким образом с интеллигентной, во всех смыслах на голову его выше женщиной. Кровь бросилась в лицо, заставив круто развернуться на ходу:
– Это мой друг, который идет ко мне в гости! Она ничего плохого не сделала! – дерзким юным петушком кинулся Илья на удивленно поводящего усами милиционера. – Почему вы с ней так грубо разговариваете?! Мы советские люди, и я не допущу…
– Кто тут советский человек – она, что ли? – с невыразимым презрением прервал участковый. – Не допустит он… Ты, парень, друзей-то с умом в следующий раз выбирай. А то, знаешь, – с кем поведешься… Она у меня скоро тут сядет лет так на дцать… Для начала на один годик, по майскому указу за тунеядство и нетрудовые доходы. Это мы быстро… Это мы умеем… А там – стоит только начать… Что – молчишь, святоша? – он снова переключился на стоявшую с неподвижным посеревшим лицом и стиснутыми зубами попадью. – Правильно. Не разевай пасть, чтоб пожалеть не пришлось. А ты, сынок, домой чеши по-быстрому. Там тетку вашу, или кто она вам, зашибло, так мать с сестрой ревут одна другой громче… – Он обернулся на дом, почесал затылок под форменной фуражкой, покачал головой: – Везет вам в этом году, ничего не скажешь: три несчастных случая, считай, подряд – и все в одном месте. И, главное, не подумаешь ничего такого – просто масть вам черная повалила… Но это не навсегда: потом красная попрет.