Плюс-минус бесконечность

– Мне некогда, – малодушно буркнул он. – Там такси уже стоит, а мне еще Анжелку искать… Я на секундочку, только «до свиданья» сказать…

«До какого еще свиданья? – проплыла угрюмая мысль. – Не захочет больше мама приезжать сюда… после такого…».

– Сядь, – жестко велела попадья. – Не будь страусом. Ты обязан.

Вот и выслушал на свою голову.

…Сестры нигде не было, такси без дела стояло в переулке, да и на самой улице стыла подозрительная тишина: понятно, что почти все дачники уже разъехались, – но и местных, постоянно мелькавших на дороге детей, вечно чертивших «классики», гонявших латанный-перелатанный мяч, упруго стукавших воланами по легким бадминтонным ракеткам, – всех как слизало… Будто они, стеклянно глядя перед собой, дружно ушли куда-то, уведенные злокозненным Крысоловом, и даже смутная жуть поднималась по этому поводу из глубины души. Загорелый шофер с грубым лицом и в набекрень сдвинутой кепке равнодушно курил, облокотившись на груженый автомобиль и засунув руки в карманы, – курил некрасиво, не вынимая папиросы изо рта, а лишь слюняво гоняя ее от угла к углу своего широко прорезанного, беспрерывно дымящегося рта. Мать в голубом платье, со взбитыми в пену, как встарь, волосами, перехваченными широкой шелковой лентой, нервно бегала вокруг, все порываясь нагнуться, заглянуть в окно машины и разобрать цифры на неумолимо щелкавшем счетчике.

– Ты что, до сих пор не нашел ее?! – увидев свернувшего в переулок сына, визгливо крикнула она. – Ты о чем думаешь? – и понизила голос: – Тут столько натикает, что вовек не расплатимся…

Илья открыл было рот, но в этот момент издалека послышался трагический коровий стон.

– Телится, – сразу догадалась мать. – Теперь понятно. Все побежали смотреть, и Анжела тоже. Быстро веди ее сюда. Времени в обрез, да и вообще незачем ребенку такое видеть.

Юноша выскочил на дорогу и прислушался: мычание, больше похожее на надрывный вой, ясно доносилось издалека, со стороны железнодорожного вала, висело над поселком, как зычный бас паровозного гудка, тревожно созывающий разбредшихся по платформе пассажиров. Но паровоз кричит задорно и настойчиво, а все крепчавший коровий рев нес в себе раздирающую боль и трагедию, безнадежно звал давно опоздавшую помощь… Илья остановился в самом настоящем испуге, затмившем собой все его сегодняшние переживания: «Что это с ней? – недоумевал он. – Правда, что ли, роды какие-нибудь трудные? Куда ветеринар смотрит? Или, может, режут ее там, и все не дорежут никак, садисты?..». В любом случае, малолетнюю девочку следовало немедленно оттуда уводить. Он прибавил шагу, безошибочно определяя направление на слух, свернул в другой, столь же тенистый но не такой узкий переулок, прошел по нему до конца, уперся в негустую рощицу вдоль железной дороги, куда тоже смотрели чужие заборы, рысью побежал вдоль них, пытливо вглядываясь в пустые участки… Опять поворот – надсадное мычание уже оглушало – и парень уперся взглядом в небольшую, но плотную кучку детей и подростков, обнаруживших что-то занимательное прямо на улице, у невысокой редкозубой ограды чьего-то теплого зимнего дома. Над пестрым кольцом детей возвышалась огромная корявая рябина, размером почти со взрослую липу, такая же кряжистая и многорукая, будто индийское женское божество, – и вся усыпанная мощными коралловыми гроздьями горьких, ни на что путное не годных ягод. Илья еще не разобрался издалека, что там дети с таким упоением разглядывают, не мог взять толк, почему – и где – надрывается несчастная корова – зато увидел знакомое клетчатое платьице, уже городское, чтоб с новыми ботиночками носить, не с раздолбанными дачными сандалями…

– Анжела! – не приближаясь, сурово позвал он. – Домой! Уезжаем!

Но упрямая девочка не обернулась – и пришлось самому идти к ней, чтобы взять за непослушную руку…