Плюс-минус бесконечность

Последняя фраза окончательно убедила Алексея в том, что все это ему пригрезилось: действительно, как кто-то мог надеяться, что он разучится читать, когда он не то что читает, но и пишет, целую повесть сочиняет — да какую! Пожалуй, надо сказать Але, чтобы уже бралась за перепечатку и готовила почву в каком-нибудь журнале посолидней — ей виднее, разберется. А редактировать… Да пусть она и редактирует, кому еще: хоть полезным делом займется, а то здесь ей и заняться-то особо нечем… Он накинул огромную махровую простыню, завернулся в нее, как в римское одеяние, и эдаким благородным Помпеем прошествовал в свой кабинет. Отыскал глазами заветную амбарную книгу, ткнул пальцем в закодированную на Алю кнопку телефона и намеренно начальственно, дабы совсем уж вернуть подмоченную уверенность в себе, басом велел: «Поднимитесь-ка!» — и дал отбой, чтоб не объясняться. Вот так. Правильно. Он здесь хозяин, а она — обслуга, как ни крути, и сейчас он даст указание… Дожидаясь, рассеянно переворачивал страницы рукописи — и вдруг понял, что строчки расплываются перед глазами, сфокусировать на них взгляд никак не удавалось… «Водку-то я напрасно… — изо всех сил тщась проморгаться, подумал художник. — Коньяк — тот вернее… Здесь где-то должен быть, в кабинете… Ага, вон и фляга моя… Подруга верная… — Обрадовавшись, он быстро шагнул к ней и сделал небольшой вкусный глоток: — Ну вот, совсем другое дело… Надо пойти закусить чем-нибудь». Но при одной мысли о еде в нем бурно восстала тошнота.

Бесшумно открылась дверь, и вошла помощница — красивая, тонкая, с рыжеватыми волосами женщина лет около сорока, но одетая так, как обычно одеваются тридцатилетние, и оттого выглядящая много моложе. В руках она держала изящную мензурку.

— Алексей Саныч, вы меня напугали. Восемнадцать часов проспали, как убитый, — четким звонким голосом заговорила она, не посчитав нужным даже поздороваться. — И выпили… Не знаю сколько, но… Это перебор, как мне кажется…

— Мне неинтересно, что вам кажется! — сварливо оборвал Алексей и сразу поймал ее беззащитно-удивленный взгляд; таким тоном он никогда с ней не разговаривал, поэтому сразу до крайности устыдился и, чтоб не быть позорно раскушенным, пошел напролом: — Я вам плачу не за то, чтобы вы диктовали мне, как жить, а за работу! Вот и работайте! — он грубо ткнул в ее сторону амбарную книгу: — Сегодня же начинайте это перепечатывать — да повнимательней. И по ходу дела отредактируйте, что нужно, — я потом посмотрю. Это моя повесть — будет продолжение, так что подумайте, в каком журнале лучше опубликовать, и спишитесь, с кем надо. Можете идти.

Получилось здорово — ни убавить, ни прибавить. Вышколенная секретарша в таких случаях кивает хорошенькой головкой и цокает на выход.

— Вы что, уморить себя хотите? — строго сказала Аля. — Скажите, как заговорили… А ну-ка выпейте это, быстро! — и, в ответ на его закипевший было в горле протест грациозно притопнула ножкой: — И никаких «но»!

Укрощенный и пристыженный, он покорно глотнул из маленькой стопочки что-то горьковато-пахучее, неловко коснулся Алиной шелковой руки:

— Вы извините… Я сам не знаю, что… Кошмар приснился… Вы уж, пожалуйста…

Женщина повела головой из стороны в сторону с прощающей, лукавой полуулыбкой:

— Смотрите мне… Я ведь и обидеться могу… Ладно, посидите пока… Пойду бутерброды вам, что ли, какие-нибудь сооружу… — она окинула босса пристальным взглядом с ног до головы, и только в этот момент до него дошло, что он так и стоит перед Алей в простыне, под которой ничего нет, и, если сейчас притянет красавицу к себе, то не будет этих всегда одинаково неуклюжих раздеваний, губительно влияющих на мужскую силу при первом сближении.

Алексей нерешительно протянул руку, но, наткнувшись взглядом на Алину иронично дрогнувшую бровь, тут же отдернул и описал ею воздухе невразумительный полукруг, остановившись на бороде, которую, якобы, хотел пригладить. Аля чуть усмехнулась, но не стервозно — по-доброму, мило и завлекающе…