Плюс-минус бесконечность

— Да не-ет… Не с не-ей… — маленький Алконост смачно отправил в рот еще одну неказистую вишенку, и трясущемуся Илье пришлось ждать, пока он ее со вкусом обсосет, и выплюнет скользкую косточку. — Этот высокий — не родной ведь тебе батя? Ну, короче, он там вчера таблетки какие-то не те выпил… Врачи понаехали, ругались — я через щель в заборе смотрел, через открытые-то окна и видно все, и слышно хорошо — что уж не первый раз он что-то там перепутал… И на мамашу орали, что не уследила. Потом в «скорую» его поволокли, а мать твоя к моей, как полоумная, кинулась — ну, чтоб за девчонкой присмотреть, пока она в больнице с ним… Сказала, ты рано утром приедешь — ага, как же, приехал ты… Маманя моя всю ночь тут на диване спала, а с утра пошла корову выгонять — и меня стеречь поставила… Да ты не бойся, я сеструхе твоей и каши с маслом разогрел, и молока парного принес — все как положено… Мы б так жрали — и сыр, смотрю, у вас в буфете лежит, и мясо в супе плавает… Ладно, пошел я… Ты давай не дрейфь, прорвемся.

Вечером пришел серьезный немолодой участковый, важности ради отрастивший себе совершенно буденновские усы, попросил показать лекарство, которое принимал отчим, — Илья провел милиционера к висячей деревянной аптечке, где тот долго изучал коробочки «тройчатки», нюхал пузыречки эфедрина и йода, пробовал на вкус микстуру от кашля, подержал в руке темный флакон с мамиными таблетками, которыми отравился дядя Володя и на который молча указал Илья… Но второго, «правильного», точно такого же на вид, только с другой надписью на этикетке — коричневого, почти непрозрачного, с тусклой пластмассовой крышечкой — не нашли нигде, хотя искали и на кухне, и в тумбочке, и по всем комнатам…

— Может, твоя мама с собой взяла… — бормотал участковый, пожимая плечами и озираясь. — Машинально… А потом выронила где-нибудь… От нее сейчас проку мало — в таком состоянии женщина… — он сочувственно потрепал юношу по плечу: — Ну, держись, сынок… Он ведь не родной тебе был, да?

Илья не отвечал ничего. Ему стало по-настоящему страшно.

Мама вернулась в двадцатых числах, но не одна, а с давней, со школы еще, близкой подругой, которую Илья любил, звал тетей Валей и был рад видеть всегда. Он боялся, что после повторного удара мама изменится еще больше, совсем уж необратимо, тяжело заболеет, или с ней случится что-то совсем уж страшное, например (Илья вздрагивал от этой мысли) она возьмет и помешается… Он с ужасом ждал ее приезда — и был поражен тем, что мама будто даже выглядела лучше, чем неделю назад. Во всяком случае, она с аппетитом съела немедленно приготовленный тетей Валей кровавого цвета борщ, положив туда неслыханное количество местной жирной сметаны, а потом спокойно заснула тут же, на веранде, обхватив рукой клубком свернувшуюся рядом дочь, под негромкое звяканье посуды, споро прибираемой расторопной подругой. «Думает, хуже уже не будет… — задумчиво смотрел на нее так и не вставший из-за стола сын. — И ошибается… Да, ошибается…» — он встряхнул головой, изо всех сил надеясь, что странная злая мысль выскочит сама…