Плюс пятнадцать ради успеха (СИ)

Лысый тяжко вздохнул, подхватил ту простынь, которая прикрывала его тылы, и поднялся. Бросил взгляд на притихшую Ларису, но осознав, что никто его удерживать не собирается, обернулся ко мне.

— Здравствуй, Ева, — буркнул недовольно и уронил простынь, посчитав ее на своем теле лишней.

К счастью, из нелишнего на нем были трусы с узорами-долларами, а то степень моего удивления трудно было бы определить. Дело в том, что это был кто угодно, только не Фрол. И единственное, что у них с приятелем Матеуша было общего — это лысина. Впрочем, если взять во внимание эти доллары, можно сказать, что к ним двоим неприлично нагло прилипали большие деньги.

Изумленно хлопая ресницами, я следила за тем, как незнакомый лысый мужчина ищет свои джинсы, определяет, что из двух брюк его те, что меньше на пару размеров и без дыр на коленках, одевается, набрасывает футболку с узорами в виде монеток-центов, неспешно ищет носки, решает, что те, что с рисунком копилки-свиньи — единственные в этой комнате и его; напяливает их на конечности и, не прощаясь, важно и по-богатому, выходит из комнаты.

Не успела я проводить его взглядом, как на кровати началось активное движение. А спустя секунду, прихватив вторую простынь и опустив глаза и следовательно став почти неприметной, мимо меня попыталась просочиться Лариса.

— А вот этот кокон раскаяния и скорби я попрошу остаться, — разрушила ее планы на быстрый побег и приглашающе махнула рукой на кровать. — Присядь-ка.

— Неа! — Лариса брезгливо посмотрела на смятую постель и решительно покачала головой.

— Хорошо, — сжалилась я, — жду тебя на кухне.

— Ага! — подруга закивала веселым болванчиком и принялась одеваться.

Выходя из комнаты, я обернулась и облегченно выдохнула, заметив, что и у нее все стратегические места были прикрыты. Не так роскошно, как у некоторых, но в данном случае и кружева в виде защиты сойдут.

Пока она приводила себя в порядок, я заварила нам чай и неспешно его попивала.

— Ев… — войдя в кухню, подруга остановилась и виновато заелозила тапочкой по полу. — Я знаю, что виновата. Мы с тобой договаривались, что никаких мужчин в этой квартире, и если что — встречи только на их территории… Но я… я ведь его почти и не знаю, и побоялась идти к нему, а тут такая возможность забыться и… то есть, отвлечься… Прости, а?

— Трудное это дело, надо подумать… — протянула я, строго посматривая на провинившуюся.

Оговорку я услышала и поняла правильно: она хотела не этого лысого, а отвлечься, чтобы проще было общаться с Корневым, чтобы между ними встала стена, через которую Лариса уже не захочет прыгать. Сначала не захочет, а потом и не сможет, потому что стена станет слишком высокой, а в растворе для кирпичей будет столько всего намешано, что проще уйти навсегда, чем разрушить.

— Ну, Ев? — поторопила подруга с прощением. — Ну, Евушка…

— Так, ладно. Я согласна про это забыть, если хотя бы скажешь, кто это был, — подвигая к ней чашку с чаем, определила условия. — И еще объяснишь мне: почему, если даже ты этого мужчину почти не знаешь, он обратился ко мне по имени.

— А ты что, его не узнала?

— Из всех мужчин, которые мне хоть как-то знакомы, полысеть успел только один.

— Этот тоже… Ты этого тоже знаешь, правда, он изменился… — Видя, что я действительно не сержусь, Лариса перестала полировать тапочкой пол, уселась на стул и с удовольствием принялась за чай. — Помнишь Вадика Москаленко? Из школы. Так вот — это он. Увидел мои фотографии в соц. сетях, написал мне письмо, мы с ним встретились, чтобы обсудить школьные годы, и вот…

— Н-да… — задумчиво протянула я. — Мальчик из школы как-то быстро состарился — волосы не просто поседели, а выпали. А все туда же, по девочкам!

— Ну, Ев, — протянула заискивающе Лариса. — Ну давай ты не будешь его дразнить? Все-таки первая любовь… Не такая, как должна быть, не по-взрослому, не по-настоящему, но была же. Это я сейчас понимаю, а тогда… Давай замнем эту тему, и все?

Оставив в покое чашку, я задумчиво посмотрела на подругу. Мы действительно можем замять эту тему — она будет смеяться, почти как прежде, я буду знать, что в душе ей больно, но улыбаться в ответ. Какое-то время мы будем очень осторожны в словах и поступках: мы же замяли — зачем напоминать, даже невольно, хоть словом? Нет — и нет, пройдет, когда-нибудь да пройдет. Она начнет с кем-то встречаться и всячески будет стараться доказать мне и кому-то другому, что все у нее хорошо. А тот другой, устав смотреть на все это, тоже пойдет воровать чье-то счастье. Лирика. Классика. Не про нас.

— Договорились, Ев? — беспечно улыбнулась подруга.

Но я считаю: друг не тот, кто поддержит тебя в увядании, потому что это удобно и легче. А тот, кто сорвет, пересадит в другой горшок, если надо, но завянуть не даст.

— А любовь по-настоящему — это как? — спросила я. — Можешь мне объяснить? Ты сказала, что теперь это понимаешь. Вот и я… Тоже хочу понять.

— Ев… — растерянно пробормотала Лариса.

— Объясни мне, — с нажимом вновь попросила я. — Ты же знаешь. Ты уже все решила.

— Ты не понимаешь…