Плюс пятнадцать ради успеха (СИ)

— И чтобы мальчик плакал и унижался! — добавила возмущенная мама, которая, конечно, была в курсе всего.

Но операция у Прохора будет. Оперировать решили в этой больнице, так что перевод отменяется. Аванс папа внес, и если не найдется другой благотворительный фонд, который беспокоится о детях, а не о рекламе, он внесет и остаток суммы. А я, как и договаривались, родителям со временем деньги верну. За лето собрать вряд ли успею, даже если откажусь от съемной квартиры. Но если все-таки откажусь и после возвращения в институт продолжу подрабатывать, за полгода должна рассчитаться.

Правда, Лариса расстроится. Да я и сама не хотела съезжать. Но потихонечку стала приучать себя к этой мысли. И потом, если я уговорю родителей усыновить Прохора, наверное, будет лучше, если я буду жить с ними в одной квартире.

Но пока я не решилась заговорить об этом. Мне казалось, что у родителей не то настроение, да и мысли отнюдь не о том. Сейчас самое важное — операция Прохора и вопрос с аварией, а вот потом…

Папа сказал, что дело сдвинулось с мертвой точки, но и с той стороны начались какие-то телодвижения. Как только что-то будет более-менее ясно, он даст мне знать, пока же в качестве легенды моих частых посещений больницы была выбрана версия дяди Саши. Та самая, насчет моей спонтанной влюбленности.

— И она не так смешна, как вы думаете, — резюмировал папа, услышав наш дружный смех с мамой. — В общем, Ева, ты мальчика видеть хочешь?

— Хочу.

— Вот и все. Решили и постановили. Решение обжалованию не подлежит, как любит говорить твоя мама.

Так что именно под этим прикрытием я стала появляться в больнице. Проснусь рано утром, приготовлю что-то вкусненькое для двух мужчин — Прохора и дяди Саши, и бегу к ним. А оттуда несусь на работу, где, подпирая подоконник, меня уже встречает хмурый Ковальских.

По-моему, у него вошло в привычку наблюдать за тем, как я страдаю над нудными заданиями Леры. И каждый раз при моем появлении в офисе, многозначительно посматривать на часы. А по вечерам выуживать меня из трясущейся от страха очереди и заводить в свободный лифт, чтобы спуститься вдвоем. И с интересом следить за тем, как я принимаю у охранника очередной подарок. И тут же его отдаю.

Два дня подряд это были конфеты разных сортов — одни я подарила Петру, вторые отдала Степану, и мужчины не были против. Меня все тоже устраивало. Но в пятницу вечером я получила большую корзину белых роз и моментальное предупреждение охранника:

— На цветы у меня аппетита нет — так что ты их себе забирай!

— Не могу… — я расстроенно смотрела на белоснежную красоту, не представляя, что с ними делать.

Во-первых, я все еще понятия не имела, кто подкрадывался ко мне с этими подарками. А во-вторых, я спешила в больницу к Прохору. Итак целый день на нервах, потому что у него была операция. Папа, конечно, звонил и сказал, что все прошло хорошо, но я хотела сама убедиться, хотела поскорей пообщаться с мальчиком, взъерошить его рыжие волосы, посмеяться с ним, порассматривать его забавные веснушки.

Брать цветы в маршрутку бессмысленно — не уедут ни они, ни я. Охранник наотрез отказывался к ним прикасаться — стоило только заикнуться, шарахался в сторону и немного бледнел. Проходящие мимо сотрудники, едва взглянув на меня, отворачивались, пригибались, словно вышли в дождь без зонтиков, и спешили сбежать подальше, на улицу, и…

И тут я поняла, чем вызвана их реакция, и крутанулась на каблуках.

Все, как я и думала!

За моей спиной, всего в одном шаге, стоял мрачный Ковальских. Стоило мне обернуться — его взгляд метнулся с моего выреза на юбке к цветам, и…

Так и завис.

Вдохновленная внезапной идеей, я приободрилась, погладила один из белых лепестков и поинтересовалась:

— Вам нравятся эти цветы?

— Они ужасны, — продолжая рассматривать розы, обронил босс.

Так, так, так… Здесь что-то явно было не так. Взгляд Ковальских говорил о чем-то другом. Но в сути разбираться не было времени, да и других вариантов пристроить цветы не имелось, так что пришлось сделать ставку именно на эту идею.

— Может… вы могли бы их взять?

Ковальских перестал рассматривать лепестки, которые я поглаживала, и взглянул на меня. Нечитаемый взгляд. Такое ощущение, словно по зеленым стеклышкам вдруг скользнули солнечные лучи и… спрятались, затерялись снова.

— Понимаете, — приободренная отсутствием отказа, продолжила я. — Я сильно спешу, и… Если я возьму эти цветы в маршрутку, потом в больницу, они просто не выдержат. Куда гуманней их выбросить сразу.

— Так в чем же дело? — Ковальских кивнул на огромную мраморную урну при входе.

— Не могу… — покаялась я. — Я поэтому бы и врачом никогда не стала: я бы тянула до последнего, я бы гладила больного по голове, дула ему на ранку, я бы всячески тянула время, лишь бы не резать… Даже зная, что если отрежу сразу, так будет гуманней и лучше для пациента. А цветы… Они ведь не виноваты, что мне сейчас не до них? Такие красивые… Может, все же возьмете? У вас машина, и квартира наверняка большая, где-то на пару дней затеряются, а потом…