Плюс пятнадцать ради успеха (СИ)

— Ты смотри, — проворчала одна из теток, когда я проходила мимо, — игрушка мягкая… Это что же он, одну из роддома забрал, а другую рожать привез? Это ж не бордель, а больница! Здесь люди лечатся!

— Да с вами полечишься! — бросила я на ходу, не став притворяться глухой. — Только обогатишься нервным расстройством и комплексами! А еще люди в белых халатах! Вы же — элита! Оплот здоровья! Опора в самый сложный момент!

Женщины переглянулись. И я видела: они буквально разрываются между тем: нахамить мне в ответ или промолчать, что они не достигли столь высокого статуса, как я им приписываю.

Но тщеславие пересилило говорливость, и они, важно выпятив грудь вперед, обогнав меня, вошли в здание больницы.

Чуть позже, поднимаясь по лестнице, я их видела с ведрами и швабрами, но целая минута триумфа у них была и, возможно, ее хватило, чтобы хотя бы остаток вечера не злословить. А, может, они просто поняли, что поддержкой в сложный момент можно стать не только с дипломом врача. Не знаю.

Но у меня на душе стало немного светлее, когда я увидела, как одна женщина и слова бранного не сказала, когда пробегающий мимо мальчишка опрокинул ее ведро с водой. А вторая помогала беременной дойти до стульчика по влажному полу.

Так, все, хватит отвлекаться на чужих бегающих мальчиков! Меня свой мальчик ждет! Который, если все пройдет хорошо, тоже вскорости сможет бегать…

Глава № 35

В палате было не протолкнуться — помимо десятерых больных, включая самого Прохора, там суетились врач и две медсестры. Врач осматривал мальчика, медсестры нависали над постелью и умиленно ахали, слыша, что говорит маленький пациент. А тот не только покладисто отвечал на вопросы врача, но и заливисто смеялся, когда к нему прикладывали стетоскоп и пытались выяснить, как он себя чувствует после операции.

— Отлично все! — заверял мальчик. — Хоть сейчас готов попробовать бегать!

— С этим повременим, — унял его энтузиазм доктор и оставил веселого пациента в покое.

Когда он и медсестры выходили, я отступила в коридор, чтобы их пропустить, и потому расслышала слова врача:

— Видели? Смеется… А ведь сейчас он испытывает жуткую боль.

— Может быть… — встревожилась медсестра.

— Нельзя пока, — отказал ей врач. — После. Он сильный мальчик, до ночи продержится. А вот перед сном обязательно уколите.

Медсестры смиренно вздохнули, окинули меня равнодушным взглядом — теперь мои визиты сильных эмоций не вызывали, и скрылись в дали коридора вместе с врачом. А я зашла в палату.

— Ева! — тут же приметив меня, замахал рукой мальчик. — Я так и думал, что ты придешь! Я всем говорил, что ты обязательно сегодня появишься! И перед наркозом, когда операцию делали, я сразу сказал доктору, что мне надо успеть проснуться к семи!

— К чему нам такая точность? — присев на стул у его кровати, перевела сбившееся от эмоций дыхание. — Я бы обязательно дождалась, когда ты проснешься.

— Нет, Ев! Ты же после работы, устала, тебе надо домой, отдохнуть и к своим… А тут я отвлекаю!

— Не говори глупостей, — я убрала с его лба непослушный локон отросшей челки, — ни от кого ты меня не отвлекаешь. И мне нравится к тебе приходить.

— Спасибо, мне тоже нравится, когда ты приходишь… — мальчик немного смутился. — Это все ненадолго! Скоро я сам смогу к тебе приходить! Только…

Он замолчал и обеспокоенно взглянул на дядю Сашу. И я запоздало поняла, что не поздоровалась ни с ним, ни с другими мужчинами в палате. Кивнула, не могла говорить — а они поняли, и тоже ответили кивками и улыбками.

— Что? — снова потянулась к рыжему локону мальчика, и он, вздохнув, посмотрел на меня.

— Если только ты позволишь мне к себе приходить. Я же… — Прохор сжал в кулаках простынь, которой был накрыт, а потом смирился, отпустил ее и выдавил из себя признание. — Я же детдомовский, Ев, а многие люди, нормальные люди, у которых все в семье живы… Они боятся, что такие, как я, могут что-то украсть или дать наводку ворам. Я знаю, у нас некоторых детей из детдома брали на выходные в нормальные семьи, а потом возвращали и такое про них рассказывали, что… Они больше не хотели идти на выходные в семью, даже если за ними опять приходили, и это была другая семья…

— Прохор…

— А мы можем видеться на лавочке, у подъезда! — Не дав мне хоть что-то сказать, поспешно затараторил мальчик. — Знаешь, Ева, я часто сижу на лавочке у своего подъезда — ну… там, где мы с мамой и папой жили. У нас хорошие лавочки в городе, на них даже зимой почему-то не холодно! Только курточка иногда прилипает, и все. А сейчас тем более лето! Даже если твоя лавочка далеко от детдома, я за пару часов дойду, я хорошо город знаю, все закоулочки! А потом как раз и посидеть захочется, отдохнуть. Ну как, хорошо я придумал?

— Плохо, — снова медленно выдохнув, качнула укоризненно головой. — Никаких лавочек в нашем дворе не будет! Вернее, никаких посиделок на них!

— Почему? — растерялся мальчик.

— У нас все лавочки заняты бабушками.

— Но я же худенький, я посижу, отдохну с дороги и уступлю им потом! Ев, пожалуйста, ты… Можно я все-таки буду к тебе приходить? Я бы хотел, чтобы мы и дальше дружили!