Плод чужого воображения

Давайте, говорит он. Страшный рассказ, говорит, бедный парень, прямо мурашки по коже. Разлил я вино, говорю: за все хорошее! И мы выпили. Он похвалил вино, а потом незаметно перешли на соседей. Хорошие у вас друзья, говорит, отдыхаю с ними душой. Полковник, Доктор… Полковник – достойнейший человек, говорю. Доктор наш очень образованный, всегда расскажет что-то из истории или из книжек. Или вот еще недавно про Мару… Хочешь верь, хочешь не верь, но интересно. Про какую Мару, спрашивает Олег. Неужто славянское божество-оберег? Вроде того, говорю. Он еще молодым был, когда с ней встретился, не поверил, городской житель, а сейчас, говорит, и не знаю. С возрастом пересматриваешь многие взгляды, говорит Олег. Надо будет спросить, что за Мара такая. И Любаша приятная, теплая, говорит, и ваша жена тоже, построже, правда. Любашу все любят, говорю, повезло Степану. А Инесса, продолжает, редкой красоты и статей женщина. И голос, должно быть, хороший. Удивительно, что одинокая. Чувствую, у меня уши загорелись. Да, говорю, женщина видная. А он смотрит с усмешкой, как будто говорит, да я тебя, простака, насквозь вижу, а только не по себе сук рубишь, не твоего поля ягода певица. Если бы ты только знал, думаю, если бы только! Полковник так и вьется вокруг, говорит Олег. Может, и сладится между ними… Не знаю, говорю, я в чужие дела нос не сую…

Посидели еще немного, допили вино; он поднялся, стал прощаться. Продиктовал я ему адрес Гриши, и он ушел. А я сижу на веранде, про мотоцикл начисто забыл. Какой мотоцикл, какой ремонт? За Гришу расстроился, и слова Олега задели – насчет того, что, может, сладится у Полковника и Инессы. Принес еще бутылку, налил. На душе неспокойно, вроде сожаления какие-то, будто упустил в жизни что-то. Вспоминаю, как пришел к ней. Поднялся на крыльцо, постучался… То не даю себе воли, а то вдруг нахлынуло, прямо волной накрыло, даже дыхание перехватило. Услышал быстрые шаги, открыла, смотрим друг на дружку… Помню наши поцелуи… Как с ума сошел, как пацан с первой своей женщиной, не мог оторваться… Волосы ее на подушке, глаза сумасшедшие, губы красные, искусанные, и шепот бьет молотом: еще, еще, еще!

Сижу, сердце колотится, в горле пересохло, в глазах меркнет…

Хватит, приказал себе. Хватит…

Глава 21 Инесса

И холод нового познанья,

Как будто третий, вещий, глаз

Глядит на рухнувшие зданья.

Нет, ненависть – не слепота.

И. Эренбург. Знакомые дома не те…

…А Монах шел не торопясь по сельской улице назад к Доктору. Перебирал в памяти рассказ Мастера, отмечал, что надо бы уточнить да разузнать подробнее. Ухмыльнулся, вспомнив, как тот переменился в лице при упоминании Инессы. Даже такого простого дядьку, как Мастер, торкнуло. А Полковник – тот вообще ест у неё с руки. И Доктор не чужд искушения, так сказать. Да и у него, Монаха, сердчишко забилось – хороша! Фантастическая женщина.

Он остановился у калитки Инессы, раздумывая, а не нагрянуть ли, да не спросить в лоб, а что, уважаемая, вы делали в чужом доме? Но куражу не было, печальный рассказ Мастера был свеж в памяти. Ладно, сказал себе Монах, вечерком и нагрянем. Расставим точки над «i», а то эта тайна портит мне кровь.

Он поднялся на веранду. Доктор крикнул из глубины дома:

– Олег, вы?

– Я, Владимир Семенович.

– Поговорили с Мастером?

– Поговорил. День прекрасный, как насчет пляжа? Приглашаю.

– Можно. Я там уже несколько лет не был. Все думаю, успею, но то лень, то книжка интересная, то яблоки собрать или калитку починить…

– А жизнь тем временем и проходит, – назидательно сказал Монах. – Выходите, жду. Расскажете про Мару. Люблю мистические истории.

… Неширокая и неглубокая Белоуска, плоские песчаные берега. Стая лебедей вдалеке. Лебедей? Монах протер глаза, присмотрелся. Гуси!

Со стоном наслаждения упал Монах на горячий песок, разбросал руки, зажмурился и замер.

Ни ветерка. Ни души. Запах реки и разогретого на солнце ивняка… Бывают же такие райские кущи.

– Олег, осторожнее с солнцем, обгорите, – сказал Доктор, выбирая себе местечко в тени. – Оно у нас коварное.

Но Монах его не услышал, он уже спал…

Доктор как в воду смотрел. Монах обгорел, да еще как! Он проснулся на закате, с трудом разлепил глаза и, кряхтя, встал. Осмотрел себя и обнаружил, что похож на вареного рака. Кожа горела, в висках стучало. Монах поискал глазами Доктора – тот дремал в тени под ивой. Монах побрел к реке, вошел в теплую воду, сделал шаг, другой, а потом упал плашмя, подняв фонтан брызг. Ему показалось, вода зашипела. Размашисто поплыл на ту сторону; на середине нырнул, зафыркал как дельфин и окончательно проснулся.

Малиновый закат, малиновые воды Белоуски, малиновый песок. Весь мир малиновый, и Монах тоже малиновый.

– По-моему, вы обгорели, – заметил Доктор. – Больно?

– Так себе, – поморщился Монах. – Бывает хуже.

Они не торопясь шли домой.

– У нас есть сметана? – спросил Монах.

– По-моему, нет. Есть мазь от ожогов, хорошо помогает, только запах неприятный.