Плоды свободы

Пароход швыряло в разные стороны, точно пьяного в темной подворотне. И как только корабль делал крен, Сэйган, Фарг и Джона кубарем перекатывались от одной переборки к другой. Лишь чудом не покалечились, но синяков друг другу наставили изрядных. Мужчины хоть и здоровенные, но у шуриа локотки с коленками жуть, какие острые.

– Ох, мать честная! Прямо ж в печенку… – заскулил Сэйган, все равно продолжая крепко прижимать к себе Джойану.

– Ох, простите меня, сержант.

– Ничего, ваша Священная милость, ничего страшного… вы только… эта… кулачками не бейтесь…

– Впервые дерусь в компании знатной дамы, – хохотнул Фарг. – Будет, что детям рассказать. Но вы держитесь от бортов подальше. На случай прямого попадания.

– Типун тебе на язык! Еще накликаешь беды.

Ролфи очень хотелось затолкать драгоценную княгиню в какой-нибудь сундук и занять вокруг него оборону по всем правилам. Они, правила, на то существуют, чтобы человеку меньше думать надо было. Или на тот случай, когда надобно вовсе не размышлять, а действовать. Словом, именно для облегчения жизни смертных и существуют те бесчисленные своды писаных и неписаных законов, коими в юности принято пренебрегать или, паче того, отвергать за ненадобностью. Однако же само течение времени, подобно ручьям и мелким речушкам, направляет и уносит жизнь людей в большую реку обычаев, уставов и правил. А там уж плыви, как хочешь и как приучен с младых ногтей. Если, конечно, приучен.

Джону наставница учила палкой по заднице, а ее сводные сестры еще и по рукам и губам получали. Да, больно и обидно, но иначе настоящими Янамари не станешь никогда, как любил приговаривать лорд Тунор, когда барышни жаловались на суровость науки. И ставил в пример упертую, как целое ослиное стадо, злюку-Джойану. Должно быть, специально так делал, чтобы не заносилась и таки получила свои тумаки, пусть не от учителя, так от сестричек. В итоге шуриа стала не только настоящей, но и единственной Янамари, а значит – самой упрямой, настырной и непреклонной женщиной среди живущих на берегах Намы.

Тяжело жить сразу в двух мирах. К тому же неудобно ужасно. Прямо, как на двух стульях сидеть. Но разве спрашивал кто-нибудь у Джоны, хочется ли ей такого поистине эпического размаха событий? Вот и спала она наяву, не в силах различить, где кончаются фантазии и начинаются сны, большей частью страшные, наполненные кошмарами. Джезим страдал, словно тяжело больной человек, изнуренный множеством хворей, а вместе с ним мучилась Джойана. Была она беспомощна, как эта измученная земля, была безъязыка, грязна и заброшена. Бродячая собака, и та знает больше заботы, чем земля предков, прозванная когда-то Землею Радости. И то не дождевые тучи провисли черными полотнищами над Янамари, то сам Предвечный навалился всей тушей. Великие Духи слабели под этим тяжким бременем, задыхались и чахли. А с севера, из-за ледяных бушующих древней яростью морей, тянулись к Джезиму жадные руки мертвецов. Теперь-то шурианка знала, кто такие эти злые ветхие дети из снов. Призрачные тропы мира духов уводили Джону далеко-далеко, и только неслыханная гордыня всех Янамари не дала духу графини нырнуть в темную выдриную нору и там уснуть навеки. И если бы не Джэйффово шаманство, то Джойана стала бы одним из берегов Намы еще до того, как они доплыли в Дэйнл.

Чтобы удержать в себе Шиларджи и не истаять от страха, точно комочек снега в руке богини, маленькая шуриа старалась изо всех силенок. Шипела себе под нос, надувала щечки, упорно расправляла мокрые перышки на старомодной шляпе и спину держала ровнехонько.

А еще кушала Джона лишь со столовыми приборами и салфеткой. И пусть из приборов имелись только деревянная ложка и перочинный нож, а салфеткой было впору сапоги натирать. Пусть! Но только люди едят по правилам, только люди заботятся о сохранности своей одежды, и только люди говорят друг другу «Милости прошу» и «Премного благодарна». Она, Джойана Ияри, не просто живой сосуд для богини, она – последняя из рода безумного Эйккена Янэмарэйна, аристократка, придворная дама, княгиня Шанты и Священная Невеста!

Когда бой окончился, и можно стало подняться на верхнюю палубу, первое, что сделала шуриа – прошептала в редкие прорехи облаков:

– Я – самая удачливая женщина Синтафа. Слышите меня? Мои мужчины – самые могущественные подлунные владыки, у моих детей блестящее будущее. У меня самые роскошные украшения и самая тонкая талия, самая красивая грудь…

Хвалебная песнь Джойаны самой себе длилась до тех пор, пока язык во рту ворочался. Тяжка длань Шиларджи, ох и тяжка. Не напомнишь себе, кто ты такая, мигом превратишься в еще одного червя, безропотно роющего ходы в черноземе. А змеи – вовсе не черви!

– Прибываем в Дэйнл, вашество, – объявил Джэйфф, изображая шутовской поклон.

Столица мятежной провинции издали походила на мокрую шкуру собаки, вбежавшей с морозца и улегшейся греться возле камина. Над мокрой, взъерошенной множеством труб «шкурой» Дэйнла поднимался пар.