Плоды земли

– Плохо? Он-то? Не смейся над несчастной старухой, которая только и ждет отпущения грехов! Аксель был мне все равно что отец родной и посланец Божий во всякий день и час, иного я не могу сказать. Но ведь у меня здесь нет родных, живу одинокая и покинутая на чужой стороне, а все мои близкие за перевалом…

Но Олина осталась. Они не могли расстаться с ней, пока не повенчаются, и Олина хорошо на этом сыграла, заставила себя упрашивать, но под конец согласилась задержаться: дескать, ладно, она окажет им эту услугу, присмотрит за скотиной и за домом, пока они будут венчаться. Венчание заняло два дня. Но когда новобрачные вернулись домой, Олина все-таки не ушла. Она тянула время, то была нездорова, то дождь собирался. Она всячески подлизывалась к Барбру: теперь все стало по-другому в Лунном, другая еда, а уж про кофе нечего и говорить! Да, Олина не пренебрегала никакими средствами, она советовалась с Барбру о вещах, которые сама знала лучше ее:

– Как думаешь, подоить мне коров, раз уж они стоят в хлеву, или сначала приняться за Борделину?

– Делай как хочешь.

– Да разве я о том говорю! – восклицает Олина. – Ты побывала в свете, пожила среди богатых и знатных людей и всему научилась. Не то что мы, бедные!

Да, Олина не пренебрегала никакими средствами, круглые сутки ведя свою линию. Подолгу сидела она с Барбру, рассказывая, как была дружна с ее отцом, с Бреде Ольсеном. О, не один приятный часок провели они вместе, он такой почтенный и обходительный человек, этот Бреде, никогда не услышишь от него плохого слова!

Но долго продолжаться так не могло; ни Аксель, ни Барбру не желали больше держать Олину, и Барбру мало-помалу прибрала к рукам все ее обязанности. Олина не жаловалась, но провожала свою хозяйку недобрыми взглядами и постепенно изменила тон.

– Да, теперь-то вы страх какие важные! – говорила она. – Аксель в прошлом году осенью ездил в город, ты с ним там, случаем, не встречалась? Нет, ты ведь была в Бергене. А ездил он по какому-то делу и купил косилку и борону. Что теперь против вас хозяева Селланро? И равнять нельзя!

Она изощрялась в мелких уколах, но и это не помогало; хозяева перестали ее бояться, и однажды Аксель прямо заявил, что ей пора уходить.

– Уходить? – переспросила Олина. – Как это? Ползком, что ли?

Нет, она отказалась уйти под тем предлогом, что нездорова и не в состоянии шевельнуть ногами. И ведь как нехорошо вышло: когда у нее отобрали работу и лишили всякой деятельности, она сразу сникла и впрямь захворала. Но и после этого она протаскалась на ногах еще с неделю. Аксель смотрел на нее с бешенством, а Олина держалась уже на одной злости, но под конец не выдержала и совсем слегла.

И вот она лежит и вовсе не ждет отпущения, наоборот, часами твердит, что поправится. Она потребовала доктора – роскошь, доселе в их глуши неведанную.

– Доктора? – спросил Аксель. – Совсем из ума выжила?

– Почему это? – кротко спросила Олина, притворяясь, будто ничего не понимает.

Она была так кротка и умильна, так счастлива тем, что никому не в тягость, она может заплатить доктору сама.

– Правда? – спросил Аксель.

– А почему и нет? – сказала Олина. – Не лежать же мне здесь и помирать, как беспризорной скотине.

Тут вмешалась Барбру и осторожно спросила:

– Чего тебе не хватает? Разве я не приношу тебе еду? А кофе я тебе не даю для твоей же пользы.

– Это ты, Барбру? – говорит Олина и переводит на нее глаза; она совсем плоха, заведенные к потолку глаза придают ей жуткий вид. – Оно, может, и так, как ты говоришь, Барбру, может, мне и впрямь станет хуже от капельки кофе, от чайной ложечки кофе.

– Будь ты на моем месте, ты бы думала сейчас кое о чем другом, а не о кофе, – сказала Барбру.

– А я что говорю, – ответила Олина. – Ты не из тех, что желают смерти человеку, ты за то, чтоб он поправился и жил дольше. Что это, я вот лежу и смотрю, никак ты в тягостях, Барбру?

– Я? – кричит Барбру и яростно прибавляет: – Так бы и выбросила тебя в навоз за твой язык!

Больная молчит с добрую минуту, но губы ее дрожат, будто она силится улыбнуться и не может.

– Нынче ночью я слышала чей-то крик, – говорит она.

– Она бредит! – шепчет Аксель.

– Нет, я не брежу. Кто-то словно позвал меня. Из лесу или от ручья. Удивительно, аккурат будто кричал маленький ребеночек. Что, Барбру ушла?

– Да, – говорит Аксель, – ей надоело слушать чушь, которую ты несешь.

– Вовсе это не чушь, и я не брежу, как вы думаете, – говорит Олина. – Нет, Всемогущий не допустит, чтоб я предстала перед Престолом и Агнцем со всем тем, что знаю про Лунное. Я еще поправлюсь, но только позови ко мне доктора, Аксель, тогда дело пойдет скорее. Какую из коров-то ты мне подаришь?

– Какую еще корову?

– Корову, которую ты мне обещал. Не Борделину ли?

– Ну уж ты городишь сама не знаешь что, – говорит Аксель.

– Ты ведь обещал мне корову, когда я спасла тебе жизнь, помнишь?

– Нет, не помню.

Тогда Олина поднимает голову и смотрит на него. Она совсем седая и лысая, голова торчит на длинной птичьей шее, она страшна, как сказочное чудовище; Аксель вздрагивает и нащупывает за спиной дверную ручку.