Плохая мать

Я был так возбужден, что в тот момент мне было больно. Поэтому я позволил ей вывести меня за дверь к машине, где сел за руль, и она включила музыку так громко, что я не слышал собственных мыслей. Она опасно высунулась из окна, так что мне пришлось ухватиться за подол ее рубашки сзади, чтобы она не выпала из машины.

Ее квартира находилась всего в нескольких кварталах от бара, и, что удивительно, она смогла направить меня туда, или, скорее, остановить, когда увидела дом, так что я с визгом затормозил у обочины.

К этому моменту действие алкоголя заканчивалось, и мои нервы расшатались в полную силу. И не только нервы, но и сомнение и изрядная доза отвращения к ней, даже если мое тело еще не получило напоминание, выпуклость в моих штанах налилась кровью. Я, запинаясь, последовал за ней вверх по ступенькам к ее двери, и она втащила меня внутрь, прежде чем захлопнуть ее за нами. Должно быть, она расстегивала рубашку, когда поднималась по ступенькам, потому что, когда она повернулась, та была расстегнута, и она уронила ее на пол, расстегивая лифчик, который развалился, обнажив две огромные круглые груди, кожа туго натянута, соски бледно-красные и, казалось, слишком маленькие для грудей, на которых они находились Она прыгнула вперед, прижавшись своим ртом к моему, ее язык был влажным и скользким, когда она просунула его мне в рот, ее рука обхватила мою эрекцию.

Это было внезапно и ошеломляюще, и к горлу подступила рвота. Я резко оттолкнул ее, зажав рот рукой. Долли отшатнулась назад, зацепившись за предмет мебели, розовые пятна расцвели на ее бледных щеках, когда она стиснула зубы и подняла палец, указав им на меня.

— Что, черт возьми, с тобой не так? — потребовала она, слова были невнятными. — Что? Ты что, слабак? Ты не по кискам? — тогда во мне расцвела ярость, такая же внезапная, как тошнота, охватившая меня от ее силы, и неожиданность того, что она вторглась в мое тело.

Это было отвратительно и мерзко, и я не просил об этом.

Я шагнул вперед, толкнув ее так, что она упала в сторону, растянувшись на полу, полуголая и неловко согнутая.

— Твою мать! — закричала она, пытаясь встать, но снова падая назад, ее тяжелые груди мешали сохранять равновесие. Тогда я рассмеялся, и из моего горла вырвался маниакальный звук. Этот звук, казалось, еще больше разозлил ее, и она продолжала барахтаться, как тяжеленный тюлень, по-клоунски.