Плохая война

– Враг был силен и первым пошел на сближение. И атаки его были яростны, но кавалер, как и всегда, стойко оборонялся. И когда враг уже считал победу своею, наш командир выпустил госпожу Ланге, и та своим ударом во фланг врага опрокинула и смела его с поля. Полная победа, полная! Слава госпоже Ланге!

– Истинно так, истинно! – поддерживал его Рене. – Окажите честь и дозвольте поцеловать вам руку.

Красавица покраснела так, что все ее веснушки, что зимой исчезали, вновь стали заметны. И молча, так как не могла от волнения говорить, давала целовать себе руку всем господам, что просили об этом. Последним целовал ей руку Волков. И когда он поднял голову, Бригитт улыбалась ему, хоть в ее прекрасных зеленых глазах стояли слезы.

* * *

Да, то была победа, как и говорил славный Бертье, но победа та была временная, и это Волков отлично понимал. Если молодой граф от простой неприязни перешел к открытой вражде, а по-иному все это дело и не выглядело, то нужно было искать причину. И единственный человек, который мог ему открыть эту тайну, жил, конечно, во дворце самого графа.

Вернувшись в Эшбахт, Волков всех своих людей звал к себе в дом на обед. Раз не доели свинью на границе, отчего же не доесть ее в тепле и с вином и с пивом, раз дело прошло удачно. Все с радостью согласились. С радостью. А вот у него радости особой не было.

Пока все рассаживались за стол, едва умещаясь за ним, кавалер ушел наверх и звал к себе брата Ипполита и Сыча. Монах, зная, зачем его зовут, принес чернильницу, перья и бумагу, сургуч и свечу. А Сыч сел на стул, молча ожидая, когда господин напишет. Сыч изменился после плена, Волков это замечал. Он стал тише, молчаливее и серьезнее, что ли.

– Вот. – Кавалер указал на письмо, которое монах запечатывал при помощи свечи и сургуча. – Нужно отвезти его Брунхильде.

– Но так, чтобы другие-какие люди о нем не ведали? – догадался Фриц Ламме.

– Именно.

– Сделаю, экселенц. Ехать сейчас или подождать до утра можно?

– Дело промедления не терпит. И главное, дождись ответа.

– Ясно, поеду сейчас.

– Деньги есть?

– Три талера, думаю, на это дело хватит, – кивал Сыч.

Он встал и ушел, а Волков и монах побыли еще в покоях. Волков думал, а монах собирал писчие принадлежности. Еще один вопрос, кроме вопроса о молодом графе, не давал кавалеру покоя. И этот вопрос становился все более насущным, ибо за это с него уже начинали спрашивать, как сегодня спросили за кавалера Рёдля.

– Как ты думаешь, монах, кто растерзал нашего святого человека?

– Ну как же, зверь, конечно, растерзал, – отвечал брат Ипполит.

– Зверь, зверь, а кто он, этот зверь?

Брат Ипполит задумался на минуту, а потом и сказал:

– Он из тех, кто рядом живет, но не из тех, кто приехал сюда с вами.

– Из тех, кто рядом, из тех, кто рядом, – задумчиво повторял кавалер, глядя перед собой.

– Господин мой! – На пороге появилась Бригитт, она была весела и прекрасна. – А вино я приказала из погреба последнее подавать. Надо будет новое покупать.

– Хорошо, госпожа Ланге, подавайте последнее. Купим, – отвечал он ей.

– А отчего вы грустны, отчего не идете к гостям? К ним уже и госпожа Эшбахт спустилась.

– Вот как? – Волков вдруг засмеялся. – Хорошо ей будет среди господ, что сегодня про ее подвиги слушали.

– Надеюсь, о том ей никто не упомянет, а то будет ей конфуз, – несмотря на его смех, серьезно сказала красавица. – Пойдемте, господин, негоже заставлять гостей ждать.

* * *

Всё вино выпили от радости, и даже Элеонора Августа пила со всеми. Она прислушивалась к тостам, удивлялась им, стала пить первая, когда Волков предложил выпить за здоровье графа, тестя его, и сидела она со всеми долго, и была, кажется, даже весела, и ушла уже вечером, сказав, что ей дурно от духоты. Видно, так и не поняла, что победу праздновали над мертвым Шаубергом, так как у всех господ хватило такта и трезвости имя это не упоминать.

Но главной женщиной за столом по праву была Бригитт. За нее пили, ее прославляли. А Бертье называл красавицу Красной Розой Эшбахта. Отчего госпожа Ланге краснела и впрямь становилась красивой, как удивительный цветок.

Уже после того, как все закончилось, она, даже не отдав обычных приказаний домовым слугам, не проследив за уборкой обеденной залы, со смехом потащила кавалера за руку вверх по лестнице в свои покои.

– Тише вы, сумасшедшая, тише, – говорил он, хромая вверх по ступенькам, – мои хромые ноги за вашими красивыми не поспевают.

Она же только смеялась в ответ и влекла его дальше, не давая ему поблажки. А там, еще и дверь за ними не закрылась, кинулась его целовать и помогать ему раздеваться. А когда он уже расположился в перинах, она тоже стала разоблачаться, но, хоть и весела была от вина, тут она проявляла сдержанность, платье свое безумно дорогое она снимала осторожно, чтобы шитье не попортить, кружева не порвать.

Но Волков не торопил ее, он любовался этой молодой еще, стройной и красивой женщиной. Когда на ней осталась одна нижняя рубашка, Бригитт готова была уже лезть под перины, но он ее остановил:

– А ну-ка, стойте.

– Что? – спросила красавица.

– Рубаху скиньте?

– Зачем? – Она явно кокетничала.