Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)

Этот голос. Боже мой. Эти слова.

Я оборачиваюсь так резко, что кружится голова.

Бой крови заглушает все разумные мысли.

Больше нет ничего.

Никого.

Никогда.

Только до боли знакомая фигура на границе света и тени.

Я забываю дышать.

Я смотрю.

И не могу насмотреться.

Вскакиваю. Резко. Срываюсь с места. Дерзко. Бросаюсь вперед. На зов сердца. Не отдаю никакого отчета в собственных действиях.

— Ты, — выдаю судорожно. — Господи. Это и правда ты.

Обвиваю широкую спину руками, прижимаюсь всем телом. Впиваюсь пальцами в строгий костюм, льну плотнее, словно пытаюсь впаять себя. Плоть в плоть. Жадно вдыхаю родной аромат. Поднимаю взгляд и тону в горящем омуте черных глаз.

— Алекс, — шепчу одними губами.

Звучит как молитва.

Как признание.

Я улыбаюсь. Блаженно. Совершенно по-идиотски. Бесконтрольно. А по щекам стекают слезы. Я будто смотрю на солнце. На свое единственное в мире солнце.

Я безумно боюсь смежить веки.

Вдруг он исчезнет? Вдруг не вернется?

— А вы отлично проводите время, — усмехается фон Вейганд.

Отстраняет меня.

Жестко.

Разрывает объятья.

Вроде бы ничего особенного не происходит, но ощущение такое, точно душу вырывают по-живому, выдирают ледяными крючьями.

Я застываю.

Я не в силах шелохнуться.

Это надо уметь.

Убивать одним жестом.

Никаких громких фраз. Никаких лишних действий. Но и так суть ясна. Не забыл, не простил. Даже не надейся.

Ощущение будто меня поднимают до небес. А потом вбивают в землю. Одним ударом. До самого основания. Четко.

— Твоя Лора очаровательна, — говорит Валленберг. — Настоящее сокровище.

Неужели он и правда это сказал?

Твоя Лора.

Твоя?..

— Жаль, что ей придется покинуть нас, — холодно произносит фон Вейганд.

Нервно сглатываю.

Интересное слово он подобрал — «покинуть».

Покинуть — в каком смысле?

Я жажду продолжения.

Очень.

Вдыхаю и выдыхаю. Замираю с открытым ртом. Так и не решаюсь что-либо произнести, уточнить, расспросить. Лучше промолчать. Переждать.

Иногда стоит проявить благоразумие. Хотя бы сделать вид. Притвориться. Войти в роль умной женщины. Вообразить, будто где-то глубоко в моей черепной коробке таки есть мозг.

Я и без того хожу по оху*нно тонкому льду.

Отлично, Подольская.

Взрослеешь.

Перед последним глотком воздуха наступает особое просветление. Не иначе.

Фон Вейганд переходит на немецкий.

Как бы намекает — проваливай.

Проходит мимо. Как мимо стены. Мимо бесполезной мебели. Даже не смотрит в мою сторону. Держит дистанцию.

Отступаю назад.

Ощущаю себя не самой значимой деталью интерьера.

Барон Валленберг усмехается.

И смотрит прямо на меня.

Как бы напоминает — учи язык.

Тоже говорит по-немецки.

Всего пара фраз. Пара реплик. А чувство такое, будто они избивают друг друга, не ведая жалости. Или все дело в звучании языка? Не слишком мелодично. Резко и отрывисто. Точно голодные хищники рвут сырую плоть на части.

Господи.

Боже мой.

Нет.

Господь тут не причем.

Дьявол.

Как же они похожи.

Сейчас.

Как никогда прежде.

Я застываю. Завороженная этим зрелищем. Я сражена. Поражена коварной болезнью. Я просто проклята.

Бежать. Бежать из чертового дома.

От них. От него.

К нему.

Навечно.

На… встречу.

Я мну свое платье, комкаю юбку дрожащими пальцами. Я бы измяла свою самооценку, но от нее и так ничего не осталось.

Я теряю голос.

И себя.

Окончательно.

Бесповоротно.

Я пропустила ту станцию, на которой могла выйти.

Если могла.

Я не могла.

Я бы никогда не ушла.

Я бы даже не уползла.

Наверное, очень опасно впускать в себя другого человека. Вот так. В плоть и в кровь. До костей. По жилам и по венам.

А Дьявола уж точно впускать не стоит.

Да только он не спрашивает.

Приходит и берет. Жестко и жестоко. До синяков. До судорог. Погружает в свой неистовый огонь.

Я одержима.

Им.

Яростным.

Кипучим.

Моим.

— Алекс.

Даже не бормочу.

Не шепчу.

Молчу.

Но не в мыслях.

Не в безумных фантазиях.

Фон Вейганд оборачивается.

Надеюсь, я хоть немного умею смотреть. Ему под стать. Оставлять колюще-режущие ранения по всему телу без применения ножа.

Он чуть выгибает бровь.

Явно удивлен.

Несколько шагов.

Я перестаю дышать.

Я припечатана огромной мрачной тенью.

Надо же.

Ничего не меняется.

Лучшая могила — под твоим телом.

Он склоняется надо мной. От тяжелого дыхания бросает в дрожь. Он не трогает меня, но его близость действует как самый чистый спирт на земле.

— Этой ночью, — говорит тихо, но четко, так, чтобы могла слышать только я. — Будь в моей комнате.

— Что? — спрашиваю на автомате, не верю собственным ушам. — Что ты сказал?

— Будь голой, — чеканит холодно.

И отворачивается.

Уходит.

Отступает.

Гребаный палач.

Фразы по-немецки фоном. Фоном бой моей крови. Декорации вокруг подсвечены красным.

Я горю. И леденею.

Кислород покидает легкие.

Он покидает меня.

Только ненадолго.

Зверь голоден.

Глава 21.4

Я думаю о том, как легко Вальтер Валленберг признался, что нанял Стаса для моего совращения. Не отрицал, не отпирался. Как будто даже гордился своей идеей. Желал сообщить обо всем лично, понаблюдать за реакцией. Говорил невозмутимым тоном, словно о самых заурядных вещах. Словно так принято. Нанимать кучу мужиков, устраивать проверку на верность, обещать миллион за развод на секс.

Я чувствую себя подопытной зверушкой.

Я и есть зверушка.