Плохие мальчики не влюбляются

К тому же, как не старайся, но все это отчасти фальшь. Потому что делать это все мне не хочется. Хочется нихрена с этим не делать, но чтобы Динка меня почувствовала и приняла без всякого напряга. Но почувствует она не меня, а эту фальшь с моими попытками исправить то, что я не делал. Или делал, но не то, конечно. Да, трындец!

Фак…

Изначально я все сделал неправильно. Ненавижу лажать! И перфекционист во мне бесится, убеждая, что лучше никак, чем коряво.

Но пошел он нахрен! Никак — невозможно. И придется муторно, долго и не слишком эффективно теперь разматывать этот клубок. Впереди лестница с тысячью ступенек. Поднимаю глаза к «небу». А можно мне лифт? Пожалуйста…

— Рафи.

Взмахиваю рукой, прося не разговаривать со мной.

— Ну, извини меня, если я была резка.

— Нет. Ты все правильно сказала. Спасибо.

Выпиваю таблетки.

— Поешь.

— Не хочется.

— Брусничный кисель, — ставит передо мной кружку. — Твой любимый.

Морщась от режущей боли в горле, делаю несколько глотков, чтобы не обижать Серафиму.

Зависаю на открытой двери на террасу. Сегодня тепло. Динкины окна мертвы. Вздрагиваю от нетерпеливых воплей клаксона. И громкого свиста.

— Дагер!

— Что за безобразие? — удивленно выглядывает в окно Серафима.

— Раф! — снова свист.

— Это Семен, — узнаю я по голосу. — Я телефон отключил.

Сэм бы просто так не приехал. Что-то случилось. Охранник заходит, постучав в дверь.

— Рафаэль… Твои.

— Да я понял. Скажи, сейчас выйду.

Чего случилось то?

Если на проблемы остальных я могу с чистой совестью забить, то на проблемы кикеров — нет. Они — друзья…

Надевая куртку, слушаю от Серафимы наставления, чтобы быстрее возвращался, так как на улице ветрено, а у меня горло.

Включая по дороге телефон, иду к парням, сидящим на капоте тачки Сэма.

— Что случилось?

— Динка в больничке.

Сердце за пять секунд, пока я перевариваю эту мысль, разгоняется как истребитель на взлетной.

Бух… Бух… Бух…

Сэм говорит что-то, я не понимаю.

— Раф! — щелкает Макс пальцами перед моим лицом. — Прием!

— Как — в больнице?

— Говорят они с Ворониным в тачку влетели на байке. Пашку сегодня оперировали. Он без сознания. А Динка вот тоже…

— Что — тоже?!

— Поломалась тоже.

Сглатываю, забывая о горле.

В глазах темно. В этой темноте ярко рисуется картинка аварии. Я видел как-то это со стороны… Когда байк в тачку… И летящие тела. И даже звуки помню.

Слепо смотрю вперед.

— В какой больнице?

— Краевой. Но никого не пускают. Она в интенсивной терапии.

— Поехали, Сэм? — дезориентировано прошу я.

Сам я боюсь, сейчас не смогу за руль.

— Садись.

— Нет. Стой. Я сейчас!

Как-то же надо пройти, если не пускают.

Дома перекапываю все ящички в столе, ища распечатанное удостоверение из фонда, с которым сотрудничает дед. Он там входит в директорский состав. Пытался приобщить нас к волонтерству. Но какие из нас с Даном волонтеры?!

Руки трясутся, пальцы не слушаются. Вот оно!

— Рафи, что-то случилось?

— Дина разбилась. В больнице.

— Как?! — хватается за сердце Серафима.

— Я не знаю. И что делать — не знаю. Что теперь делать, Серафима?

Брюки, рубашка, пиджак… Она растерянно смотрит, как я одеваюсь. Удостоверение прикалываю к нагрудному карману. Достаю хамелеоны, надеваю. В них я выгляжу чуть старше. Сбегаю вниз по лестнице.

— Как она с Пашкой-то оказалась? — обсуждают между собой парни, пока мы едем.

До меня, постепенно начинает доходить. Накрывает панической атакой. Все плывет. Пытаясь отдышаться, закрываю ладонями лицо.

Я знаю, как она оказалась с Пашкой. Просто больше никого не оказалось рядом. Меня не оказалось рядом. А Динка… Она очень доверчивая, наивная.

А теперь то, что случилось не исправить разговорами и поступками.

Я опоздал.

Потому что не торопится.

И теперь вот такой финиш…

— Раф, — хлопает по плечу Саня, дает в руки бутылку с водой.

— Главное — живая! — вздыхает Макс. — Соберут.

— Соберут… — выдыхаю я. — Она же не паззл. Ей же…

Ей больно, вдруг обрушивается на меня новая волна жести. Капец… Ей сейчас больно!

Она одна там.

Пью воду, пытаясь вернуться в адекват. Мне сейчас надо быть в себе. Мне надо как-то пройти сквозь эти стены.

На парковке нас ждут девочки.

— Не пустили, — наперебой рассказывают они, как пытались пробиться. — Сказали — под снотворным. И посещений пока нет.

Взъерошиваю шевелюру.

— Я пошел.

Оглядываясь в фойе, смотрю на снующий персонал. Покупаю в аптеке внизу халат. В отделение прорываюсь легко, заявив, что представитель фонда, и у меня встреча с врачом. Фонд этот больница знает. Он курирует лечение нескольких тяжелых пациентов.

— А Вас кто пропустил? — недовольно оглядывает меня врач. — Оу…

— Рафаэль Дагер, — представляюсь я.

Деда в городе хорошо знают, как мецената.

— У вас есть пациент. Наш фонд им интересуется. Можно с Вами…

— Конечно. Пройдемте.

Врач мне объясняет в деталях состояние Дины. Я не врубаюсь в терминологию.

— Вы извините. У меня медицинского образования нет. Я скорее администратор. Вы мне скажите, что конкретно нужно, чтобы все было хорошо.