Я подумал о словах Николая Чернова, о том, что нужно укротить зверя внутри, даже если он жаждет крови. Я мог бы пойти и расправиться с Джошем. Он тоже втянул Лили во все это. Но тогда насилие продолжится. Я мог лишь догадываться, что Джош ввязался в это дело в первую очередь из-за меня. Потому что я сломал ему гребаный нос, не имея на то никаких причин, кроме мелкой ревности и собственничества. Потому что тьма внутри не приносила облегчения, а что значил еще один дерьмовый акт насилия после той жизни, которую я вел? Карма, безусловно, была той еще сукой.
— Хорошо, — услышал я свой голос.
Лили моргнула, удивленная моим легким согласием.
— Хорошо?
— Хорошо. Ты права. Все закончится сейчас. Если ты просишь меня не разбираться с Джошем, я не буду.
Она изучала меня какое-то мгновение, а потом складка между ее бровями разгладилась, и она улыбнулась. Это было похоже на благословение. После всего, что ей пришлось пережить сегодня, она все еще делала выбор в пользу добра и поступала правильно, даже по отношению к людям, которые, возможно, этого не заслуживали.
Лили, могла быть подавлена, но она не была побеждена. Где-то под ее внешностью круглой отличницы скрывался стальной хребет. Она была дикой, своевольной и гораздо более храброй, чем все, кого я знал.
— Если бы я увидел твое сообщение раньше, я приехал бы быстрее. Я сел на байк, как только прочитал его. — Мне нужно было, чтобы она знала это. — Я знаю, что на самом деле у тебя нет причин мне верить, но парни могут подтвердить.
Она продолжала вытирать лишнюю кровь из раны на моей руке, смазывая ее антисептиком, а затем наложила чистый сухой бинт.
Лили хранила молчание, обходя меня сбоку. Рана была неглубокой из-за неудачного наклона, но все равно было больно, и ее нужно было промыть.
Она смотрела на мой бок, нажимая ватным диском, чтобы достать спиртом как можно глубже и удалить любую потенциальную инфекцию, когда наконец заговорила.
— Почему тебя волнует, верю я тебе или нет? Я для тебя не существую, помнишь?
Напоминание о грубых, непростительных вещах, которые я наговорил ей в пылу своего гнева, стало пощечиной.
— Лили, — начал я и дернулся, когда она приложила палец к моим губам. Ее кожа была такой мягкой, что мне захотелось поцеловать ее.
— Не надо. Я просто дразнила тебя. После сегодняшнего вечера… давай просто оставим прошлое в прошлом. Сейчас это не имеет значения.
— Как ты можешь так говорить после того, что я сделал?
— То, что ты сделал, было ужасно, мы оба это знаем… но это заставило меня взглянуть в лицо некоторым суровым истинам, и сейчас я не жалею об этом.
Я наклонился, чтобы посмотреть на нее. Она не отводила взгляда с раны, протирая ее ватными дисками, смоченными в чистящем растворе.
— Серьезно? — Я был удивлен.
Она кивнула.
— У меня был лучший разговор с родителями за всю мою жизнь, и в конце концов он произошел благодаря тебе.
Я облегченно усмехнулся.
— Полагаю, мне следует сказать «не за что».
Она надавила диском на рану чуть сильнее, ее зеленые глаза встретились с моими.
— Не перегибай.
У меня вырвался смешок. Как я мог смеяться, когда последние несколько часов были одними из худших в моей жизни? Я понятия не имел. Знал только, что чувствовал себя лучше, чем когда-либо, сидя здесь с Лили, пока её улыбка украшала мое недостойное лицо.
— Благодаря тебе я смогла честно рассказать родителям о своих желаниях.
— Ты о переезде в Калифорнию? — не удержался я от вопроса.
Она промычала что-то в знак согласия, и я хотел надавить на нее еще, но она не дала мне шанса.
— Думаю, мы здесь закончили, ну, насколько это вообще возможно.
Она подобрала окровавленные ватные диски и положила их в металлическую миску, а затем обошла меня сзади, чтобы выбросить их в мусорное ведро.
Я слышал, как она прошла до мусорного бака, а затем полпути обратно, прежде чем шаги внезапно прекратились.
Точно. Я так отвлекся, что снял футболку, даже не подумав о спине.
Слово, которое оставили мне Катлеры, чтобы я никогда не забыл о них. Не то чтобы это было секретом для Лили.
Она молчала, не двигаясь.
Я взглянул на нее через плечо.
— Все в порядке. Ты ведь уже видела его, верно?
— Нет. Я же говорила тебе… я никогда по-настоящему не видела твой шрам, — тихо сказала она.
Было так тихо, что я был уверен, что она слышит, как колотится мое сердце.
А затем прикосновение, такое легкое, что я засомневался, не почудилось ли мне. Словно касание ангела, ее палец провел по слову.
Она очертила каждую букву, и я позволил ей. В конце концов, я был у нее в долгу. Я поделился ее секретами со всем миром; было только справедливо открыть ей свои.
— Они были моей первой приемной семьей, которые взяли меня после смерти мамы. Те, что погибли в пожаре. — Я сделал долгий, успокаивающий вдох. — Пожаре, который устроил я.