Плохие слова

— Привет, — сдержанно сказал он. — Ты не беспокойся. Я просто так звоню. Поздравить тебя с наступающим. Все в порядке. А ты? Да ну! Здорово. Нет-нет, все хорошо, честное слово. Просто так, поздравить… Ну, пока, рад был слышать. И тебе тоже…

От разговора осталось приятное чувство окончательной завершенности некогда запутанного и не совсем красивого с его стороны дела. Все хорошо. Вот и славно.

Но где же эти козлы?

Ни Паши, ни Фомы, как вы уже догадались, дома не было. Пашу еще только-только бережно выводит из отделения под руку старший сержант Караваев, а Фома так и едет в автобусе, но протест против назойливо зудящей старушонки уже поднимается в нем и заставляет хмурить брови и недовольно пыхтеть волосатым бородавчатым носом.

Не позвонить ли в таком случае Валере и Толику, остальным двум участникам злополучного празднества? Пожалуй, позвонить стоит.

Но и этих двоих нет дома!

Неужели они всей капеллой завалились в какой-нибудь кабак и предательски продолжают квасить? Вот гады! Впрочем, нет, этого точно не может быть. Осталось три часа до Нового года, всех их ждут семьи или друзья. У Фомы вообще двое детей, дети для него святое. Не случилось ли чего-нибудь нехорошего? Толина жена, по крайней мере, уже вовсю психует, а ведь Толик живет совсем рядом и обычно ходит на работу пешком. Куда он мог подеваться?

Толик между тем никуда не подевался. Он сидит на скамейке возле своего дома и изо всех сил дышит свежим воздухом, пытаясь хоть немного протрезветь. Толик пошел домой пешком, но по дороге заскочил в магазин, чтобы купить торт и задобрить тем самым истеричку жену, которая, если увидит его пьяным, обязательно напомнит о том, что они с восьмилетней дочкой до сих пор живут в однокомнатной квартире, в то время как другие мужчины зарабатывают деньги, а Толик опять напился, и она уже выбилась из сил, и не может этого выносить, и когда же всему этому придет конец.

В магазине Толика, пьющего нерегулярно и почти всегда умеренно, мгновенно развезло от тепла и отчаянно затошнило, и он опрометью кинулся вон из магазина, забыв про торт, и глубоко дышал на улице, и теперь обязательно хочет протрезветь, прежде чем идти домой, потому что если его вдруг вырвет дома, то Кристина будет вне себя и станет не просто обыденно ругаться, но и плакать потом беззвучно почти до утра, а Толику это особенно невыносимо. Поэтому сейчас Толик сидит на скамейке у подъезда собственного дома, стараясь сконцентрироваться на своих ощущениях, но долгожданное просветление пока не приходит.

Впрочем, это тоже другая история, история грустная и, к сожалению, бесконечная, и дело здесь вовсе не в тесной квартире, с которой Толиково семейство удачно съедет уже в наступающем году, а совсем в другом. Оставим Толика сидеть на скамейке, поскольку помочь ему мы все равно не силах, а сладострастно читать о чужих бедах бесчеловечно в этот предпраздничный день.

Проблем, впрочем, не убавилось и у нашего Димы.

Он еще раз подергал дверь, выглянул в окно и позвонил отсутствующему вахтеру.

Затем стал снова листать блокнот, причем теперь уже в алфавитном порядке.

Буква А начиналась с Арбузовой Веры.

— С Новым годом, дорогие москвичи! — азартно воскликнул Дима и набрал номер Арбузовой Веры.

Веры дома не оказалось, но полный подозрений мужской голос пообещал передать ей привет и поздравления от институтского приятеля Скворцова.

Далее в списке шел междугородный восточный Адик. Адик был слышен на удивление хорошо, обещал скоро быть проездом в Москве и непременно позвонить. Новый год у Адика уже наступил, в трубке был слышен многоголосый тюркоязычный смех и хорошо усиленная ударными инструментами восточная мелодия. Адик цветисто пожелал счастья-здоровья и остроумно послал Диме Новый год «от нашего стола — вашему столу».

За Адиком следовала безымянная Администратор Бассейна, ей Дима коротко и анонимно крикнул: «С праздничком вас, дорогие москвичи!», услышал в ответ: «А тебя-то где носит?! Забыл-зазнался, да? У, коварный…», но обстоятельства дела прояснять не стал.

Антонина Сергеевна обрадовалась и спросила, хорошо ли Диме платят, потому что времена такие, что если бы не частные уроки, то она, Антонина Сергеевна, давно пошла бы петь песни в электричках и подземных переходах.

Аштонян долго уточнял, кто звонит, а потом напрямик спросил, чего нужно.

Аверинцев был приятно удивлен.

Двоюродная сестра Ася обутой, одетой и страшно опаздывающей была захвачена на пороге и долго говорить не смогла.

Буква А закончилась, и Дима удовлетворенно потянулся.

— И слону, и даже маленькой улитке! — показал он назидательный палец своему отражению в зеркале и немедленно принялся за букву Б. На странице Б значились всего два имени и обоих их обладателей не оказалось дома.

Открылась буква В.

Марина Воронина, мисс пятый курс, женщина мечты всего института, оказалась уже год как в Штатах. Дима старательно записал длинный номер и нажал кнопки.

«Буду краток, — решился он. — Маленький счет никто не заметит».

На том конце сказали «Хелло-о-у-у-у», и, чуть запнувшись, Дима выговорил:

— Мэй ай спик то мисс Воронина?