Плохие слова

«Но где же шапка?» — спросите вы. Где прекрасная волчья шапка особой северной выделки, купленная Фомой много лет назад в сургутском стройотряде, любимый головной убор, практичный, теплый и в своем роде уникальный? А вот этого пока никто не знает. Будем надеяться, что шапка осталась в офисе, упала на пол или закатилась под кресло. Будем верить, что третьего числа Фома найдет ее, но — увы, шансы на это невелики, и шапка, скорее всего, утрачена безвозвратно, как и содержимое подозрительно вывернутого кармана.

Впрочем, сейчас Фоме не до шапки и не до кармана. Он висит на поручне и почти спит, более того, слегка даже улыбается во сне, и все было бы совсем неплохо, если бы только не прицепилась к нему мерзкая старушонка, которой никак не дает покоя разудалый вид Фомы, и уже добрые полчаса она зудит ему в ухо о том, что пьющий отец — горе несчастной семьи (на пальце Фомы замечено обручальное кольцо), о том, что такие вот подлецы продали и пропили страну (это из-за дубленки и дорогого костюма), что всяким отщепенцам надо ездить на своих «мерседесах» и не мешать добрым людям преодолевать городские пространства общественным транспортом, что от бомжей (в бомжи Фома мгновенно понижен, видимо, за растрепанную бороду и слипшиеся на голове отнюдь не пышные волосы) и так спасу нет, они ночуют в подъездах, там же ходят в туалет и все время разрушают кодовый замок, и так далее, и тому подобное много раз.

Мы можем только порадоваться, что на лице у Фомы отчетливо выражена коренная национальность и ему не досталось бабкиных упреков ни в привычном жидомасонстве, ни в новоявленно понаехавшем кавказском бандитизме.

Но вообще-то это тоже другая история, и, в отличие от Паши, который свою историю третьего числа сможет рассказать более или менее внятно, Фома вспомнит только то, что ошибся автобусом и вместо своей Вятской улицы неожиданно уехал аж в Медведково.

Тем временем Дима Скворцов еще несколько раз набирал Анин номер, но неизменно натыкался на короткие гудки и впал от этого в уныние. Ему представилось, что Аня все время звонит ненавистным богемным пижонам Звонаревым и их отвратительным дружкам свободных профессий, немытым и нечесаным, но зато с всегда готовым Прустом-Джойсом на языке, и договаривается с ними о встрече, и от обиды заигрывает с Вадиком, и сплетничает с его женой, похожей на засушенную змею, или даже… О, ужас! Но что теперь делать?

Выпить еще и уснуть в кресле до утра, истекая во сне слезами стыда и горя? Включить телевизор и слушать очередные песни о главном или в сотый раз смотреть про то, как мы с друзьями тридцать первого числа ходим в баню? Вызвать спасателей и «скорую помощь»?

Дима машинально перелистал свой блокнот и наткнулся взглядом на запись «мамины зубы» от четвертого октября уходящего года. «Позвоните родителям», — вспомнил Дима телевизионный призыв и набрал номер.

— Как зубы? — спросил Дима после положенных случаю поздравлений.

Зубы оказались в порядке, только на правой стороне было сначала немножко больно, но врач сказал, что все нормально и со временем прекрасненько пройдет само, оно и правда уже почти прошло, а врач после этого еще звонил и справлялся, такой симпатичный молодой человек, похож знаешь на кого? — на Сережу Матюшина, видела его на днях, такой важный стал, не поверишь, ездит на какой-то большой дутой машине, а к врачу надо будет зайти в конце января, но я уже и сама вижу, что все получилось очень хорошо, такой симпатичный молодой человек…

Дима выслушал про зубы и остальное, наврал, что у него тоже все в порядке и все хорошо, и на работе, и вообще, и обязательно заеду в первых числах, и нет, не болею, и всегда надеваю шарф, и обязательно завтракаю, и прочее, и прочее, на чем сыновний долг был успешно исполнен.

«Позвонить, что ли, Матюшину?» — подумал Дима. Почему бы, собственно говоря, и не позвонить? Чего-чего, а времени навалом.

Матюшин и в самом деле оказался весьма представительным. Голос его приобрел самодовольный бархатный тембр, указывающий на стабильное положение, высокую самооценку и полную гармонию личности. Матюшин попросил заезжать и вообще не забывать старых друзей и, кстати, помнишь ли наши весенние кораблики в проточных лужах и всяких там якобы почтовых голубей, и помнишь ли Колю Панкратова? — так вот этот Коля теперь…

После Матюшина Дима еще раз позвонил Ане, но снова было занято. Может быть, она ушла и забыла положить трубку? Или звонит подружкам? Или полезла в Интернет? Впрочем, нет, вряд ли. Интернет, так же как мобильные телефоны, еще не получил широкого распространения и был редкой по крутизне деловой коммуникацией, а также любимой игрушкой некоторых сумасшедших киберотморозков.

Что же делать?

Дима снова полистал блокнот и наткнулся на жирно и многократно зачеркнутое имя. Телефон рядом с именем был тоже зачеркнут, но не так старательно.

Поколебавшись, Дима набрал номер.