Плохой Ромео (ЛП)

Традиционно сложилось, что в день премьеры члены актерского состава и производственной группы дарят друг другу открытки на удачу. К моим открыткам также прилагаются маленькие шоколадки в форме сердец – олицетворение любви, главной темы нашего спектакля.

Да, это банально, но я не купаюсь в деньгах, а шоколадки дешевые.

Я заканчиваю наносить макияж, расчесываю волосы, затягиваю покрепче свой счастливый шелковый халат, и беру сумку, в которой лежат шоколадки. Я быстро перехожу от одной гримерной к другой, все время сетуя про себя, что так и не придумала как подписать открытку Холта. Все что я пока написала, это «Дорогой Итан». А после, вдохновение покинуло меня.

«Удачи на премьере», звучит избито и безлично, а «Пожалуйста, займись со мной сексом» – кажется просто неправильным. Мне нужно придумать что-то нейтральное, но легче сказать, чем сделать.

Большинство открыток уже доставлены, когда я подхожу к его гримерной. Я просовываю голову внутрь. В комнате пусто.

Действуя быстро, я прокрадываюсь внутрь и подкладываю открытки Коннору и Джеку, говоря себе, что открытку Холта подпишу позже.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, он появляется в дверном проеме, его лицо скрывается в тени темного коридора.

— А для меня открытки нет? — спрашивает он, и что-то в его голосе не так.

— Э-э… будет. Я просто еще не подписала.

Я направляюсь к двери, но он заходит внутрь, загораживая мне путь. На нем все еще трусико-уничтожитель. Его плечи выглядят потрясающе. Мне хочется укусить их.

— Ты подписала открытки всем кроме меня, Тейлор? Я недостаточно хорош, чтобы получить открытку от тебя?

Его лицо мрачное и слегка покрыто капельками пота.

— Холт? С тобой все нормально?

— Милый халатик, — замечает он, глазея на мою грудь. Он дотрагивается до пояса на моей талии. — Под ним что-нибудь есть?

— Только мое изысканное, ультрамодное бежевое трико, — говорю я, отстраняя его руку. — Не подглядывай. Ты уже все видел.

— Слишком много раз.

— Все не так плохо, да?

Он снова хватается за пояс.

— Ни в том случае, если ты хочешь, чтобы я продолжал игнорировать тебя и твое восхитительное тело. — Он пропускает шелковистую ткань меж своих пальцев. — Я старался так сильно вести себя хорошо и уважительно. Гораздо легче было б не быть таким.

Энергия, что отсутствовала между нами всю неделю, вернулась под высоким напряжением. Чрезвычайно притягательная.

У меня перехватывает дыхание.

— Это ты установил границы. Я хочу в точности того же, что и ты.

Он выдыхает, и оборачивая шелковый пояс вокруг своего запястья, придвигается ближе.

— Тебе запрещено говорить такие вещи.

Его голос напряжен. Руки дрожат. Маленькие капельки пота, выступившие на его лбу, распространились ниже и теперь поблескивают на его шее и плечах.

— Серьезно, ты в порядке? — спрашиваю я, когда он сглатывает и морщится.

Я едва ли успеваю договорить, когда он хватается за живот, потом отшатывается назад и валится на диван.

— Черт.

— Холт?

После нескольких глубоких вдохов, он откидывает голову назад и закрывает глаза.

— Это просто нервы, ясно? Нервы серьезно шалят.

— Из-за шоу?

— Да, в том числе.

Он медленно и спокойно выдыхает.

— Мое волнение отражается на состоянии моего желудка. У меня начинаются спазмы и тошнота. Я такой слабак.

— Вовсе нет, — говорю я. — Я понимаю, что ты чувствуешь.

Он потирает лицо.

— Если только у тебя есть отец, который собирается прийти на твой спектакль, только чтобы сказать, что ты попусту растрачиваешь свою жизнь кривляясь на сцене, так что нет… тебе этого не понять.

— Твой отец не одобряет твой выбор профессии?

— Это еще огромное преуменьшение.

— Ох.

Он опускает голову и впивается пальцами в волосы.

— Это неважно. Я, в любом случае, облажаюсь сегодня и он оттянется по полной, когда скажет: «Я же тебе говорил».

— Ты не облажаешься, — говорю я.

— Мы были просто ужасны всю неделю. Ты знаешь это не хуже меня.

— Не ужасны, а… немного не в себе. — Он стреляет в меня взглядом. — Ладно, мы были отвратительны. Но только потому, что мы так сильно пытаемся отрицать наше влечение, что это влияет на нашу игру. Нельзя закрываться в себе и хотеть, чтобы наши герои выглядели так, словно не могут жить друг без друга. Это невозможно.

— И что ты предлагаешь? — спрашивает он. — Повалить тебя на этот жуткий диван, чтобы мы смогли правдоподобно сыграть влюбленных?

— Ну, это было бы неплохо…

— Тейлор…

— Ладно, ладно. Мы не должны поддаваться нашим желаниям вне сцены. Но на сцене? Мы должны позволить нашей связи возникнуть. Больше никакой борьбы. Потому что, когда мы открываемся и впускаем друг друга внутрь, именно в этот момент и творится волшебство.

Вид у него скептический.

— Только на сцене? По-твоему, будет легко просто включить и выключить это?