ПлоХорошо. Окрыляющие рассказы, превращающие черную полосу во взлетную

Но оркестр – это люди, каждый со своим характером. Они не всегда попадают в ноты и совпадают настроениями. Поэтому иногда мелодия получается кислая, как недозревший крыжовник.

Я собралась в магазин.

Я люблю ходить в магазин одна, выбирать продукты не спеша и вдумчиво.

Пока я обувалась, в замочную скважину с обратной стороны нырнул ключ. Пришел муж.

– О! Ты в магазин? Пойдем вместе!

Я стала его отговаривать. Мол, да ты устал, да зачем, посиди дома, отдохни, я туда и обратно.

– Нет, моя жена не должна таскать тяжести, – назидательно сообщил муж. – Раз я пришел сегодня пораньше, помогу тебе донести покупки… Погнали!

«Ты мудрая, – говорю я себе. – Не ломайся. Уступи. Он заботится о тебе, а ты нос воротишь».

– Ну ладно, давай, – говорю я вслух.

Мы пошли вместе.

Однажды, будучи на гастролях в городе N. буквально проездом, мы с организаторами, убивая время до самолета, зашли в клуб, а там был розыгрыш призов. И я, неожиданно для себя, не успев войти, выиграла главный приз – абонемент на год в фитнес-клуб в том городе.

Вот. Было приятно, конечно, но не надо. Зачем мне фитнес в чужом городе?

Сейчас похожее состояние.

– О! Бедро индейки! Смотри! – воскликнул муж, заметив красный скидочный ценник. – Давай возьмем, потушишь мне с овощами, баклажаном там, как ты делаешь. Я очень люблю, ты давно не делала.

Я сегодня не планировала готовить что-то сложносочиненное. У меня в планах были макароны с сосисками. Я устала от готовки.

Но муж хочет индейку с овощами…

И она явно полезней макарон.

А я люблю быть хорошей женой.

«Ты мудрая, – сказала я себе. – Не ломайся. Уступи».

– Ну ладно, давай, – говорю я вслух, и беру упаковку индейки.

Мы набираем тележку с продуктами.

Пока он расплачивается, часть продуктов я убираю в свой рюкзак. Я люблю рюкзаки, они дарят свободные руки.

Муж упаковывает продукты в пакеты. Не поймет, где кефир и молоко, растерянно оглядывается.

– Я убрала к себе в рюкзак, – подсказываю я.

– Зачем? Давай сюда!

– Да все уже, пойдем, тут идти-то…

– Ну что я, зря пошел, что ли? Зачем тебе тащить?

– Слушай, да я уже убрала, мне не тяжело, вот не хочу лезть, перекладывать…

– Зачем таскать тяжести при живом муже? – он тянет руки к рюкзаку.

Я слегка раздражаюсь.

«Ты мудрая, – сказала я себе. – Не ломайся. Уступи. Он заботится, а ты нос воротишь».

– Ну ладно, давай, – говорю я вслух и протягиваю рюкзак.

Мы перекладываем молоко к нему в пакеты. Я иду домой с легким рюкзаком и тяжелым сердцем. Причем даже не понимаю, что такое неуловимое меня раздражает.

Чувствую себя бабушкой, которую вежливый пионер переводит на другую сторону улицы, а ей не надо.

Мы приходим домой. Я хочу быстрее разделаться с готовкой, начинаю резать индейку.

Нож тупой, индейка жилистая. Я злюсь.

Надо бы наточить нож, но мне лень.

Я уже почти все порезала.

На кухню входит муж.

– Ой, а что ты не сказала? Нож тупой! Давай поточу.

– Да я уже почти дорезала.

– Да давай, чего мучиться.

– Да тут осталось-то…

– Дай сюда!

«Ты мудрая, – сказала я себе. – Не ломайся. Уступи. Он заботится, а ты нос воротишь».

– Ну ладно, давай, – говорю я вслух и отдаю нож.

Спустя пять минут я, вздыхая, режу баклажан острым ножом.

Баклажан нельзя добавлять в блюдо сразу: в нем горечь. Надо порезать его, подсолить и дать полежать. Хозяйки говорят «заставить отдать горечь».

Я немножко баклажан. Я лежу в комнате, присоленная раскаянием, и отдаю горечь.

Мне горько и раздраженно оттого, что семья – это не всегда унисон. Иногда я хромаю на левую ногу, а муж – на правую, и, пытаясь идти вместе, мы нелепо бьемся плечами, что явно не прибавляет скорости.

Я думаю о несовпадениях. И о том, что не совпадать – нормально.

Я написала об этом целую книгу.

Людям она понравилась, и они приходили ко мне за автографом.

Я всем писала слова: «Любовь живет внутри» и ставила подпись.

Однажды этот автограф спас жизнь.

Мне протянули книжку, я написала коронную фразу, а владелица книги, молодая девчушка, вдруг расплакалась.

– Откуда вы знаете? Я еще никому не говорила…

Оказывается, она беременна. И хотела сделать аборт. А я написала то, что стало для нее знаком от Вселенной.

Иногда ты, сам того не подозревая, являешься проводником очень важной информации.

Она оставила ребенка.

В комнату вошел муж, лег рядом.

– Тушится? – спросил он.

– Ага.

– Я тебе закачал сериал, завтра будешь лететь – посмотришь в небе…

– Ага.

– Ирригатор свой карманный дай мне, я проверю батарейки…

– Ага.

– Я заказ делаю в аптеку, тебе надо что-то, я видел, у тебя витамины заканчиваются…

– Ага.

Я с любопытством смотрю на мужа. Он для меня в этот момент – проводник важной информации от Вселенной.

О том, как бесценен этот кокон заботы.

Мужчина – это саквояж с поступками.

Мой муж состоит из глаголов. Каждый этот глагол – синоним слова «люблю». Это слово не обязательно говорить ртом.

Муж заботлив и внимателен. И иногда это меня раздражает. Мне же не двенадцать лет!

Но я знаю, что, если это потеряю, я останусь болезненно беззащитна в мире перегоревших лампочек, севших батареек и некупленных микстур.

Из меня никогда не получится сносная феминистка. И несносная тоже.