Площадь павших борцов

Дикая мораль! По мнению Сталина, советский человек, если ему угрожает плен, обязан покончить с собой. Для "вождя народов" как бы не существовало многовековой военной истории, в которой всегда бывали пленные, но никакой тиран не требовал от своих верноподданных, чтобы они стрелялись, вешались, травились или резались. В самой идее Сталина было заложено безнравственное начало! Никогда не щадивший людей, он от людей и требовал невозможного чтобы они тоже не щадили своих жизней.

Да, он умышленно не подписывал Женевскую конвенцию! Мне рассказывали люди, пережившие все ужасы гитлеровских концлагерей, что французы, англичане и прочие узники регулярно получали продовольственные посылки от международного Красного Креста, и только наши бедолаги, взращенные "под солнцем сталинской конституции", ничего не имели, умирая от голода. А немцы им говорили (и на этот раз, кажется, даже справедливо):

- Мы не виноваты, что вы доходяги! Надо было вашему усатому подписать Женевские протоколы, тогда бы и вы не шатались от голода. А теперь - вон помойка! Иди и копайся в ней. Что найдешь, все твое будет.

Хочется эту тему продолжить. Англичане не меньше нас, русских, любят свою родину, но даже их традиционный "джингоизм" (ура-патриотизм) никогда не мешал им сдаваться в плен целыми гарнизонами, и в Англии их за это не клеймили позором, за решетку их не сажали. Но у нашего вождя было иное мнение о всех военнопленных, весьма далекое от примитивного гуманизма. Дело дошло до того, что однажды Де Голль сообщил Сталину, что его люди проникли в тот концлагерь, где сидел его сын Яков Джугашвили, и разведка Де Голля бралась вызволить его из неволи. Сталин и это предложение даже не ответил. Наверное, он и родного сыночка считал "изменником" (или "пропавшим без вести", как называли тогда всех, кто попал в плен)

...Прямо от стола гессенского зала "Фатерлянда" доев свои оладьи с подливкой, Паулюс вылетел на фронт. В полночь радист "юнкерса" принял из эфира депешу из канцелярии Геббельса, который извещал Паулюса, что скоро пришлет в Харьков радиокомментатора Ганса Фриче, чтобы тот с места событий воспевал геройские подвиги его прославленной армии.

Паулюса на аэродроме в Харькове встречал верный Адам.

- Я уверен, - сказал ему Паулюс, - что фон Клюге, разыграв эту фальшивую операцию "Кремль", замаскировал внимание русских от наших южных направлений. Завтра мы и приступим...

Спал он очень мало, но рано утром в Красных Казармах Харькова, где когда-то размещались штабы советской армии, Паулюс сразу поднялся в оперативный отдел.

- Внимание! - распорядился он. - Прошу разложить карты большой излучины Дона, которая выгибается столь усердно, словно природа когда-то желала влить донские воды в Волгу.

Сразу засуетились десятки расторопных офицеров!

- В каком масштабе карты? В стратегическом?

- Нет, Сразу в оперативном. Уже в конце июля этого года мы должны быть в Сталинграде на Волге.

- Тогда прикажете готовить и карты Волги?

- Да, от Саратова до Астрахани. Я выбираюсь на черту, которую сам и установил для вермахта два года назад... Внимание!

19. На пороге нашей победы

Итало Гарибольди, начернив усики и глядя на портрет Наполеона, с которым он не расставался с тех пор, как переболел триппером в Париже (еще до первой мировой войны), уже входил в роль великого итальянского полководца. Проверив, как расположена на его груди гирлянда сверкающих орденов, он сказал:

- Такие вещи прощать нельзя! Затребуйте в Харьков выездную сессию военного трибунала, чтобы судить этого... как его?

- Франческо Габриэли.

- Вот-вот! Этого негодяя надо расстрелять перед строем...

Вина берсальера Франческо была ужасна. Он сидел на заваленке избы в деревне Телепнево и ел огурец, краденный на ближайшем огороде, когда кто-то, проходя мимо, окликнул его:

- Опять жрешь. А сейчас твоего капитана Эболи шлепнули.

На это бравый берсальер встряхнул петушиным хвостом, украшавшим его каску, и, доедая огурец, изволил ответить:

- Ну и что? Одним меньше. Туда ему и дорога...

В бывшем клубе металлистов Харькова состоялся судебный процесс над Франческо Габриэли, а подсудимый оправдывался:

- Правда, ваша честь. Я не скрываю, что имел глупость произнести именно такие слова. Но как раз в этот момент я приканчивал огурец, и мой возглас "Одним меньше" относился только к этому огурцу, и никак не к погибшему капитану Эболи, отдавшему жизнь за нашего короля и нашу славную партию.

- Вы тут не выкручивайтесь! - разъярились судьи. - Да, свидетели подтверждают, что вы ели огурец. Но после выражения "одним меньше" вы добавили слова "туда ему и дорога". Чем вы объясните свое предательское поведение?

- Правда, ваша честь, - сознался берсальер, начиная плакать. - Все так и было. Когда я увидел, что от огурца ничего уже не осталось, я сказал: "Туда ему и дорога!" При этом, ваша честь, я имел в виду свой ненасытный желудок, давно тоскующий по макаронам. Не мог же я запросы своего желудка сравнивать с геройской гибелью своего отважного капитана...