Площадь Разгуляй

Да, под дождичком записки мокли. Текст расплывался. Бесценное послание вроде бы пропадало… Но беда оказалась по–правимой. Девочки наши научились сушить записочки и отглаживать их горячими утюгами…

… Через ночь наведывались мы на Казанский вокзал. И на Красную Пресню ещё, где от пересыльной тюрьмы тоже уходи–ли «веселые» этапы. «Веселые» — это большими эшелонами из пятидесяти–шестидесяти телячьих вагонов со стрелками на тормозных и специально сколоченных из досок площадках, с пулеметами, иногда счетверенными зенитными, на тендерах паровозов, с ловушками–граблями за последним вагоном.

Были еще этапы в специальных «вагонзакаках». В просторечье «столыпинских», о которых рассказыавали, что то были обыкновенные вагоны пригородных дачных поездов, из широких окон которых пассажиры могли наслаждаться пролетающей мимо природой! Однако, на самом деле это были вагоны, специально приспособленные для переселения крестьянских семей на новые земли в Сибири, где, в ходе реформы Столыпина, эти прежде безземельные крестьяне получали на льготных условиях землю. Разумеется, переселение было добровольным.

Вагоны были устроены так: меньшая часть была отделена, и в ней ехала крестьянская семья. В большей части вагона крестьянин перевозил свой скот и хозяйственный инвентарь. Таким образом, прибыв на место, крестьянин мог сразу начинать хозяйствовать. Так было в тюрьме народов — в России царской. В советское время эти вагоны приспособили для перевозки заключенных: в прежде жилой части вагона располагался конвой, в части для скота — зэки. Но державе рабочих и крестьян, «где так вольно дышит человек», и этого мало было: для перевозки врагов народа и прочей сволочи ещё с 1923 года проектируются и строятся институтом «ГИПРОВАГОН» (Москва, улица Пушкинская, дом с подвалом–пивной у угла Столешникова переулка) вагоны несколько иной конструкции — бронированные пульмановские чудища. В них купе — камеры — отсечены друг от друга бронещитами. От коридора они прикрыты сплошной решеткой со стальными дверьми — каталками… Погодя немного, и меня станут возить в этих вагонзаках. Норма загрузки одного купе, оборудованного трехъярусными нарами «покоем», —

девять человек. Но загружают, бывало, тридцатью — тридцатью шестью: вцепившись руками в решетку, четверо вертухаев вколачивают в камеру очередного зэка ударами сапог. Еще четверо заминают его в до отказа спрессованную массу тел тоже сапогами. При движении вагона слипшийся ком человечины оседает, спрессовывается, будто окостеневает. Его уже не размягчают испражнения, самопроизвольно истекающие из теряющих сознание, задыхающихся, медленно угасающих человечьих останков. Быстро уходят сердечники и старики. Вслед за ними погибают легочники и желудочники. Как всегда и везде выживают самые сильные, самые жестокие, и те, кого первыми загнали в камеру: они запрыгивают или по слабым вбегают на нары верхних ярусов. А потом ударами ног отбивают напрочь всех, кто пытается вслед за ними занять условно безопасное место наверху. «Счастливчикам» еще не раз в пути следования предстоит боем утверждаться на верхнем ярусе. Внизу тем временем идет незаметное со стороны запихивание слабых вниз.

Вытолкнуть их наверх труднее. И незачем: конвой не откатит дверь до прихода к «плечу» маршрута. Дважды в сутки, через кормушки, в камеру закидывается пайками хлеб. Сильные сжирают его, не делясь. Бывает, если конвой литовский, из кормушек на тех, кто внизу, выливают «суп». Баланду…Шутят…

Что это я… Да!.. Из такого «вагонзака» записку не кинуть, между тобой и волей — решетка–стенка, коридор с часовыми, глухие окна, остекленные «морозко» и армированные металлической сеткой. И потому через них ни тебя с воли, ни с воли тебя увидеть невозможно…

…Еще с полмесяца покрутившись у пересыльных посадочных пунктов, мы довольно точно знали время отбытия «веселых» эшелонов. И сразу, вслед за ними, тотчас после их прохода, подбирали новые сотни записочек. Пришлось бить челом, опять же, Володьке—Железнодорожнику. Примерно с этого времени я перестал его так звать, хотя сам он против своей дворовой клички ничего не имел. Бил же челом по серьезному поводу: никаких наших доходов не могло хватить на рассылку найденных записок! От сестры его, Людмилы Сергеевны, я знал, что подруга Володьки, Клавдия Петровна, работает на какой–то железнодорожной почте. И может помочь. Теперь, я решил: самое время обратиться за обещанной помощью. Сам Володька был весьма доволен нашей с Алькой деятельностью на путях.

Он даже однажды вскользь сознался: не подумал, что стоит такие кидаемые фраерами записки подбирать и рассылать! И, кажется, заревновал нас к тому, кто надоумил огольцов на правильное дело.

Глава 85.