Плоский мир

 На дачу к Мишке я прокатил их с ветерком, что и говорить! Все они, включая и отражения в лобовом стекле, верещали от восторга, и я подумал: есть какое-то внешнее сходство между этими отражениями и переводными картинками, которыми все мы увлекались в раннем детстве. Да, конечно, если можно было бы перевести эти утратившие часть красок изображения на холст, а потом придать им гогеновский колорит, то, наверное, оригинал проигрывал бы так же сильно, как проигрывают отражения на стекле – оригиналу. (Впрочем, герой кортасаровской новеллы «Из записной книжки, найденной в кармане», мог бы поспорить со мной).

 Мишка – друг моего детства; когда нам было лет по шесть, мы просиживали на даче с конца апреля до конца октября. С нами был еще мой двоюродный брат Антон: человек, который не знал равных в недюжинном уме и изобретательности. Он был на пять лет старше нас; мы жили на том же проезде, что и Мишка, но потом отец Антона, мой дядя, продал этот участок.

 С моим братцем нельзя было соскучиться, ведь у него что ни день - гениальная идея, приводившая нас в неописуемый экстаз! Много воспоминаний было связано у меня с тем местом, куда мы направлялись…

 Дача располагалась в низине, чуть поодаль от Южного причала. Когда мы подъезжали к берегу, Мишка уже ждал нас на мостике. Это был мускулистый парень со смеющимся овальным лицом и копной рыжих волос. От его рубашки вечно пахло смесью двух запахов: пива и пота.

 -Ага, братва приехала! ЗдорОво!

 -Привет!

 -За вами, кажись, было пиво. Где оно?

 -На месте, - заверил я его, приглушая мотор.

 -А я думал, ты за милю запах чуешь, - сказал Вадим.

 -Я перестроился. В Кемере оно совсем другое.

 -Верю. Как тебе там? – я зацепил пальцем кнехт и пришвартовал катер.

 -Приятная духота… Я на «Газели». Закидывайте все туда и сами залезайте.

 До его участка мы докатили за две минуты.

 -Я привез сувениры, - сообщил Мишка, вылезая из машины, - потом выберите, что кому. Они все на моей кровати.

 Дом был двухэтажный, белого кирпича. Мы обошли его по узкой тропинке и, миновав заросли шиповника, подошли к мангалу, который стоял возле заброшенного парника. Тут же находились шампуры и ведро с мясом. Калядин долго и задумчиво изучал все, что лежало на земле, сквозь темно-оранжевое стекло бутылки, как будто выросшей из его запястья и теперь воинственно посверкивавшей единственным серебряным глазом – будучи перстнем на среднем пальце руки, он зиял из ее пуповины, - и через минуту лишь по веселому треску смог определить, что Мишка разжег огонь.

 -Эй, Калядин, что с тобой? Давай помогай нанизывать! – крикнул Мишка.

 -Прости. Я не специально, ей-богу. Через эту бутылку не видно огня… - откликнулся он, поставил бутылку на землю и примостился к нам.

 -Ну еще бы… - Мишка повернулся ко мне; его руки не замерли, а так и продолжали пританцовывать над огнем. Он сказал, что очень полюбил смотреть сквозь воду на ночное небо. Огоньки самолетов кажутся кометами.

 -А солнце – печеньем, - подмигнул Вадим.

 Все расхохотались.

 -И это я тоже видел, - весело сказал Мишка.

 Я бросаю взгляд на Дарью, стоящую чуть в стороне; в руке у нее раскрытый нательный кулон, она рассматривает то, что находится внутри, (по всей видимости, это фотография), потом вдруг замечает мой взгляд, поспешно закрывает кулон и надевает его на шею.

*  *  *

 Часа через три, когда мы уже слопали весь шашлык, запили его пивом и немного опьянели, Калядин садится в сторонку и, опуская голову, уходит в свои мысли. Его прическа похожа на соломенную крышу деревенской избы; ладони сложены дикобразом. Интересно, дикобразы едят солому? В детстве видел одного по телевизору… не помню, как называлась передача, но только не «В мире животных»… кстати говоря, спросите у любого, кто написал музыку, звучащую в заставке, - вам не ответят, несмотря на то, что саму музыку знают все… Поль Мариа…

 Fleetwood Mac…